Кирилл решительно потянул повод вправо и даже нетерпеливо стукнул ногой по соответствующему боку лошади, когда Ласка, непривычная к отклонениям от наизусть заученной тропы, замешкалась…
Их бегство осталось незамеченным: они ушли в кусты, и Кирилл еще некоторое время, отпустив поводья, коря себя, поддавал Ласке по бокам, убеждая ее двигаться быстрее.
— Вот здесь, Ласка, мы и отдохнём от всех этих людей. Выпьем, закусим, поговорим! Чем ты хуже нас! — и рассмеялся, довольный своей идеей, ковбой он или не ковбой, в конце концов…
Когда еще выдастся такой прекрасный авантюрный день! Семь бед, один ответ!
В лесочке, возле разлапистой сосны, Кирилл остановил Ласку, попытался лихо покинуть седло, но нога застряла в стремени, и потому он просто рухнул к лошадиным копытам плечами вниз…
Ударился спиной о землю, задохнулся, и потерял сознание
ЖИВЕМ ОДНОВА («Ништяк»)
«Наши опасения вскоре стали подтверждаться: через неделю спокойствия опять возникли любовные шумы, все более усиливающиеся, с прежним „ништяк“ и „дура“.
Перестали помогать и мои визиты с чаепитиями. Видимо, Ларисины сожители уверовали, что, благодаря их энергичным превентивным мерам, мы несколько охладели друг к другу, и мои ночевки в их комнате им уже не грозят. Афанас „обнаглел“ настолько, что уже опять ходил перед Ларисой небритым, в старой майке, почесывая живот, не обращая на нее особенного внимания. Образно говоря, мимозы завяли.
— Может быть, мне остаться у Ларисы? — робко предложил я на очередном штабе, и быстро пояснил смутившейся Ларисе и вспыхнувшей супруге: — Полежать, с краешку, отвернувшись…
На это предложение жена отреагировала быстро, коротко и понятно, поднеся свой крепкий кулачок к моему дерзкому носу.
В конце концов, сожители Ларисы, видимо, решив, что терять им особенно нечего, что „живем однова“, пошли в разнос: „ништяк“, „дура“, — а утром Гертруда собирала отпавшие за ночь бигуди.
Лариса перестала высыпаться, стала невнимательной, плаксивой, что могло привести ее к производственной или иной травме.
На очередном штабе были подведены итоги операции: победа не за нами, увы! Но не выиграли мы только по этическим причинам. Потому, что зайти дальше в своих „любовных шашнях“, как шутила моя жена, мы с Ларисой не имели права. Строго говоря, мы не рассчитали своих сил. „Природа оказалась выше нас!“ — блеснул я своей философией, не уверенный, впрочем, что сказал верно. Нужно было что-то делать. В конце концов, после бурных и бесплодных дебатов „на троих“, мы с женой, уже совершенно не интересуясь Ларисиным мнением, вынесли окончательный вердикт: отселить Ларису от Афанаса и Гертруды и временно дать ей приют в нашей, не столь одиозной, семье.
