«Родственные души» и другие рассказы | страница 61



— Так мы ровесники?! Ну, тогда вы меня должны понять: что мы видели в жизни, какие радости?! Военное голодное детство, да и потом ничего хорошего не было.

— Как это не было?! В моей жизни радостей случилось много.

— Наверное, из богатой семьи? Родители — московские начальники?

— Я родилась в Татаюрте.

— Что такое Татаюрт? Кавказ? Дагестан? Так вы с Кавказа?

Автобус вздрогнул и медленно стал набирать скорость. Надежда откликнулась:

— Мои предки — терские казаки. Деды и прадеды когда-то жили в станице Александрийской. Это одна из чисто русских станиц у Каспийского моря, где веками жили терские казаки. Мой дедушка — станичный атаман, владел конным и рыболовным заводами, мельницей. Рабочие его очень любили. Когда началась гражданская война, красноармейцы утопили богатых станичников на корабле, среди них находились мои дедушка и бабушка. А мы оказались в Татаюрте. Там в те времена жили люди многих национальностей. И русских много было.

Попутчик эхом откликнулся:

— В Татаюрте...

Она задумалась, вспоминая:

— Татаюрт... Вокруг села земля — глина, на солнце она лопается кусками. Потрескавшаяся от жары глина, и как испарина выступает соль. Называется такая земля — солончак. На ней почти ничего не растет, только верблюжья колючка да перекати-поле. Летом он зеленый, а осенью отрывается под корень и катится по земле невесомым шариком. Ни дров, ни угля, насобирают перекати-поле, а он горит как бумага. Из деревьев росли только тополя, высокие как пирамиды, стволы — просто огромные.

В самом селе, где огороды поливали из канала Дзержинки, росло все: черешня, яблони, вишни, персики, дичка-абрикос, виноград. Выращивали помидоры, огурцы, арбузы. В канале вода, как в Тереке, а в Тереке — непрозрачная, черная — иловая. Искупаешься — ил в волосах, расческа не берет. После купания бежали к трубе, из нее текла вода артезианская, и смывали с себя грязь. Там же брали питьевую воду.

Воду называли артезианской, а запах у нее — сероводородный, и была она не очень холодная, не ледяная.

Помолчала, вспоминая, и, под ровный гул мотора, почему-то продолжила:

— Мы с сестрой всегда собирали бурьян, чтобы топить печь. Я ходила босиком, и когда мне подарили старые кирзовые сапоги — это была большая радость. Ничего, что целым был только правый, а левый на три пальца дырявый, — зато у меня теперь были свои сапоги! Мама набила дырявый сапог сеном, и я важно ходила в сапогах... Знаете, когда мне, уже взрослой женщине, муж подарил шубу, я так не радовалась этой красивой шубе, как своим дырявым сапогам! А вы говорите: какие радости...