Отец не вернулся с фронта, и, оставшись сиротами, дети пошли батрачить.
Взрослая жизнь
За чашку супа Таля стирала, мыла, убирала, горе мыкала. Хлебнула издевательств, обид, скорбей. Жизнь стала легче, когда девочку приютили Луганцевы, хозяева добрые, верующие. Работать много не заставляли, относились как к дочери. И в семнадцать лет, оценив трудолюбие, скромность и энергичность девушки, выдали ее замуж за своего сына Ивана Федоровича.
Дети у молодых рождались с промежутком в десять лет — так Господь управил: Николай, Анна, Людмила.
Удивляться особенно нечему, если учесть, что Иван воевал на трех войнах, получал ранения, от которых нескоро оправлялся. Был ранен на финской, а особенно сильно в сорок втором, в боях за Севастополь.
Легендарный Севастополь, детище Екатерины Великой, город русских моряков, политый обильно их кровью еще со времен адмирала Нахимова Павла Степановича, отдавшего в 1855 году за этот город свою жизнь. А в те времена умели ценить отвагу даже у неприятеля: «Огромная толпа сопровождала прах героя. Никто не боялся ни вражеской картечи, ни артиллерийского обстрела. Да и не стреляли ни французы, ни англичане. <...> ...Корабли приспустили флаги до середины мачт. И вдруг кто-то заметил: флаги ползут и на кораблях противника! А другой, выхватив подзорную трубу из рук замешкавшегося матроса, увидел: офицеры-англичане, сбившись в кучу на палубе, сняли фуражки, склонили головы...»
Пока отец воевал, семья оказалась в оккупации, в доме жили немцы, а Таля с детьми Колей и Аней — в тепляке, летней кухне. Немцы были не фашистами, а просто мобилизованными немцами, самыми обычными людьми, к хозяевам относились неплохо, не издевались, как могли бы фашисты. Все вместе прятались в погребе при обстрелах. Анечку ранило в ногу осколком снаряда, вырвало часть бедра, и немец- фельдшер спас ребенка, оказав медицинскую помощь.
Иван Федорович вернулся домой чуть живой: рука не сгибается, живот располосован. А в сорок пятом родилась Людмила. Люся. Моя мама.
Бабушка Таля
Милая моя бабушка... Я помню тебя всегда в платочке, какая бы жара ни стояла, ты надевала длинную юбку и блузку с длинными рукавами. И так всю жизнь. Среди женщин твоего поколения не принято было носить обтягивающую одежду, оголять плечи, ноги до неприличия, оправдываясь жарой, вы были целомудренны и никого не вводили в соблазн.
Ты была старой закалки — работящая, совестливая. Стала батрачкой в детстве и много работала всю жизнь. Вставала в шесть утра, выливала на себя два ведра колодезной воды, как сама говорила, для бодрости и работала. Я не помню тебя судачащей на скамейке или увлеченной мыльными операми. Ты обычно находилась в двух состояниях — работала или молилась перед старинными иконами, читала Псалтирь, Евангелие. Молитва была твоим воздухом.
