После покидания этого временного мира, каждого ждут мытарства, но есть некоторые из нас, удостоившиеся их еще при жизни. Они страшны и длительны в очевидном начале вечной жизни, пока душа человека еще без нового тела, и уже рассталась с прошлым. Никто не может точно сказать, в чем они заключены, нам не дано знать доподлинно, одно ясно — таких страдании, как там, земля не видела, но мы можем спросить у избранных мучеников, каковы они здесь? По сравнению с безвременьем они краткосрочны, потому что краткосрочно и само путешествие любого родившегося в этом мире. Если помочь этим больным, проходящим мытарства здесь, то они обязательно помогут вам там — молитва каждого из них станет не медом на ваши раны, а тем, бесценным, не хватающим весомым довеском к добрым, богоугодным делам, что зачитываются вашим Ангелом в противовес обвинениям бесов.
Можно в это не верить, можно даже быть убежденным, что вас минует чаша сия — пусть так, но почему тогда почти все из этих несчастных не становятся воплощением зла от своих невероятных испытаний и переживаний, не злятся на мир, но сопереживают даже маленькому котенку, не имеющему чем язык омочить, почему ценя каждую минуту, тратят ее не на насаждения, а на созидание, почему в них не копится, вполне заслуженная, ненависть к медицинским чиновникам, часто отказывающим им в полной и адекватной помощи, не понимающих их, остающихся, после их ухода, жить, хотя вряд ли этого своим ничтожным и бесполезным существованием заслуживают? Есть, конечно, исключения, но они лишь подтверждают написанное.
Почему именно об ушедших мы понимаем, говоря в сердцах: «отмучился», о чем говорим, тем самым утверждая, что для покинувшего этот несправедливый мир, этот «уход» стал не только окончанием мук, но продолжением существования, чему мы интуитивно, почти неосознанно радуемся в своем сердце, вдруг, явственно ощущая его местоположение в нашей груди? Потому что души вечны, и еще у живых, не загрубевших сердцем, они способны ощущать радость спасенной души, чем перешагивают рубеж страха и о своем будущем, которое обязательно, рано или поздно ворвется в очевидное Вечности, покинутое зачем-то ненадолго.
Мы не можем не чувствовать это беспокойство перед самой кончиной умирающего, бывает так, что страх его настолько велик, что передается нам, как только мы осознаем происходящее на наших глазах, расставание души с телом, мы и сами ощущаем всплеск отчаяния, будто визг косы этого перехода — всего то промежутка времени и не более, разрезавшей соединяющую их плевру.
