— Разговаривать! — Звучит команда.
— Эй, командир!
— Что, засранец?
— Долго еще под пушкой на дальняк меня водить будешь?
Скрипит на морозе тайга. Бензопила «Дружба» режет тишину пополам.
— Че, умер, начальник? Я весь в ушах!
— Год и пять месяцев вожу вас — все не просеретесь, урки!
Лай собак заставляет обоих нас оглянуться. По снегу беззвучными нырками стремительно приближается волчья стая. Сколько же их… Семь, десять, двенадцать… Ты досчитываешь волков, сидя высоко на сосне, обхватив всеми конечностями гладкий, без единого сучка, ствол. Конвойный молча передергивает затвор. Волки, прошивая сугробы, шелестят стороной. Под ватником стекает по спине пот.
Метка
Режим советский — это яма. Проглатывает система. Но привыкает человек. Помнит только год, когда подлетел — и когда выскочит. И самотеком — лишь бы время летело. Не оказывая сопротивления, чтоб не усложнять сплава. А начиналось все слишком безобидно, по советскому образцу, по всем правилам военного трибунала вооруженных сил СССР. С тех пор, если случалось завести с кем-то разговор об армии, на дежурный вопрос, где служил, я всегда отвечал — в Алёшинских казармах(26).
В морской пехоте не прижился. Только на первое дежурство заступил, офицер прибежал — иди, говорит, умывальник помой. Дальняк, значит. Я ничего не сказал — сразу за горло зацепил.
— Кому ты это предлагаешь, гондон?!. Не подобает мусульманину такое, я твои уши царапал!
Все сказал, что умел по-русски. Нащелкать пришлось даже.
— Товарищ солдат, товарищ солдат!..
И тут подкатили диверсанты:
— Стоять! Стоять!! — Дембеля морпеха, ни обойти, ни переехать.
— Чечен! Над тобой меч висит! На ниточке болтается!.. — орал мне в харю комдив с красными лампасами на портках, майор Подлесный. — Я тебя на губу отправлю, под трибунал отдам!
— Отдавай, — соглашался я незамедлительно. — Но сам-то давление зачем поднимаешь, э?
В прокуратуру привезли, а там выяснили, что я еще присягу не принял — 15-й день службы. По разнарядке отправили в королевские войска: дисбат Подольский, среди вековых елей. Очешуеть, сколько их там. Целый день ехать будешь — и одни елки за окном. Это такие части, где оружие в руки не дают, даже ремень не носишь. Но я и в ихних генеральных штабах графины ломал, когда в окружении офицеров оказывался. Стеклянное горлышко с острыми клыками нет-нет удерживало их на дистанции. Лично хотели расправу чинить надо мной, но понимали, что живым не дамся, а раз так — одного да прихвачу с собой. Пристрелить же никто не решался. Комчасти из последних сил желал поставить меня на место. Офицеры всех рангов имели от него добро на мою голову, но те предпочитали собственную задницу. Каждый из них уступал товарищу усмирение злобного чечена.
