вырезая путь сквозь пространство и время, обратно в будущее, избегая прошлого и рвущегося в настоящее. Все остальное ускользнуло, как воздух. Двигатель взбирался на самый крутой класс: {недоверчивость, проникающая в самый темный тоннель сомнений, готовый нахмуриться и опрокинуться через самую широкую пропасть неопределенности, готовая перекрыть любую пропасть,
будь то мост, растянувшийся под ним или нет. , , ,
«Макс …» Храм услышал ее шепот. Ты жива, ее голос закричал.
Макс, похоже, не слышал ни его произнесенного имени, ни ее безымянности. Может быть, поршни ее радости стучали слишком громко. Затем он тоже заговорил.
«Кто такой блондин?»
Храм нахмурился, произнеся слова как неразборчивые, как народные марсиане. Глупые слоги. Почему Макс говорил, что в такой момент?
«Ты жива», - прошептала она, все еще отставая от реального времени.
Кто такой блондин? Какой блондин? Некоторая женщина, которую он хотел видеть пополам, помощник блондина-мага? Кристи Бринкли? А?
Затем настоящее подтвердилось в флеш-картах деталей. Храм видел, как она проезжала через двадцать четыре часа, словно смотрела на секретную видеозапись ее каждого движения. Потом она поняла.
Паркетный пол ее квартиры содрогнулся и стал настолько твердым, что ему стало больно.
Солнечный свет, пробираясь сквозь открытую французскую дверь, обрамленную причудливым силуэтом Макса, заставил ее глаза окунуться в воду.
Её радостная радость сорвалась с тошнотворной катастрофой, дробовиком, крутящимся клубом каждого автомобиля в его длинном поезде. Пассажиры, названные «Траст», «Надежда и любовь», были изгнаны в сюрреалистическую деревню, как и многие кубики.
Но все рухнуло в замедленном темпе, как и все бедствия, как физические, так и психические. У нее была одна секунда, чтобы оплакивать разрушенную сцену, посчитать мертвых и осмотреть ходячих раненых, особенно себя. Затем ее странное путешествие эмоций закончилось с ней дома.
Она изучала фасад «Техноколор» Макса, зная, что человек закроет его,
внутри него, и не зная его вообще. С одним холодным вопросом он снова бросился в самое дальнее, защитное глубокое замораживание ее эмоций. Свежий урон разгромил поезд из храма Храма радости на мелкие кусочки. Его слова, столь далекие, так судящие, поразили ее сердце рукояткой, длинный, Артурский меч, настолько глубокий, что он никогда не мог быть вытянут
, Если бы она была камнем. ..
Новая волна всплыла через океан боли, и она ударила назад.
