то нам трудно будет избавиться от мысли, что из похожих причин и сейчас могли бы произойти похожие результаты и что в нашем современном состоянии мира есть многое для нового укрепления универсальной церкви в ее притязаниях и планах. По отношению к этому со стороны тех, кто вместе с Гёте стремится к «внутренней безграничности», было бы уместно особенно подчеркнуть внешние границы, т. е. свободную личность, чистую расу, независимую нацию. И в то время как Лев XIII с полным правом (с его точки зрения) указывает нашим современникам на Грегора VII и Фому Аквинского, эти люди с тем же правом могут указывать на Карла Простодушного и Вильгельма Завоевателя, Вальтера фон дер Фогельвейде и Петра Вальда, на того подмастерья кузнеца, который не захотел подчиняться «чужому» папе, а также на крупное молчаливое движение гильдий ремесленников, союзов городов, светских университетов, которые на границе эпохи, о которой я говорю здесь, становятся заметны по всей Европе как первый знак новой, национальной, антиуниверсальной формы общества, новой, полностью антиримской культуры.
В этой борьбе речь идет не о национальном светском государстве в противоположность универсальному церковному государству, но там, где мы встречаем универсализм, его неизбежным коррелятом будет антинационализм и антииндивидуализм. Совсем не обязательно, чтобы это был сознательный универсализм, достаточно одной идеи, направленной на абсолютное, внешне безграничное. Так, например, последовательный социализм ведет к абсолютному государству. Социалисты, называемые без обиняков «партией, опасной для государства», как это происходит обычно, вызывают путаницу, особенно любезную нашему времени. Действительно, социализм означает опасность для отдельных национальных государств, а также для принципа индивидуализма, но не для идеи государства. Он честно объявляет себя сторонником интернационализма, но провозглашает свою суть не в растворении, но в сказочно осуществленной, заимствованной у машин, организации. В двух случаях наблюдается родство с Римом. Действительно, он представляет ту же католическую идею, что и Церковь, хоть и с другого конца. Поэтому в его системе нет места для индивидуальной свободы и многообразия, для личной оригинальности. «Что объединяет всех социалистов — это ненависть к свободе...», — как говорит Флобер.>230
Кто разрушает внешние границы, возводит внутренние. Социализм — это замаскированный, скрытый империализм, без иерархии и примата главенства его сложно осуществить. В католической церкви он находит образец социалистической, антииндивидуалистической организации. Примером движения в бесконечность и с тем же неизбежным следствием подавления отдельной личности является крупная торговля и крупная промышленность. Можно только почитать в «Wirtschafts-han- delspolitischen Rundschau» за 1897 год Р. Е. Мая (R. Е. May) сообщения о росте синдикатов и как результат этого «международную централизацию производства и капитала» (с. 34). Это развитие синдикатами анонимности и массовости производства означает смертельную войну против личности, которая может проявиться только в узких установленных рамках — будь то купец или фабрикант. И от отдельной личности, как видим, это движение распространяется на личность нации. В фарсе последних лет встречается купец, который каждому вновь вступающему гордо рассказывает: «Вы уже знаете? Я преобразовался в анонимное акционерное общество!» Если бы эта экономическая тенденция не имела противовеса, все народы вскоре могли бы сказать о себе: «Мы превратились в международное анонимное акционерное общество». И если мне позволят совершить salto mortale в область, далекую от экономики, чтобы там найти еще пример усилий универсализма, то обращаю ваше внимание на крупное фомистическое движение, вызванное папской энцикликой Aeternis Patris 1879 года, которое приняло сейчас такие размеры, что даже научные книги из определенного лагеря осмеливаются объявлять Фому Аквинского величайшим философом всех времен, сносить все, что с тех пор, в вечную славу человечества, было продумано великими немецкими мыслителями, и возвращают людей в XIII век, вновь выковывая для них интеллектуальные и моральные цепи, которые были постепенно, в упорной борьбе за свободу, сброшены. За что же хвалят Фому? За его универсальность! За тот факт, что он создал всеохватывающую систему, в которой все противоположности находят примирение, все антиномии — разрешение, все вопросы человеческого разума — ответ. Его называют вторым Аристотелем: «что Аристотель только беспомощно предполагал, то у Фомы находит полную ясность».
