Тем временем появился лозунг, который гласил: не император, не папа, но нация.
В действительности эта борьба не закончилась и сегодня. Если даже победил основной принцип нации, власть, представляющая противоположный принцип, не разоружена, и сегодня она в определенном отношении сильнее, чем когда-либо, располагая намного более дисциплинированной, более преданной толпой чиновников, чем в каком-либо из прошлых веков, и только ждет своего часа. Я никогда не понимал, почему образованные католики стараются отрицать или замалчивать факт, что римская церковь является не только религией, но и светской системой правления, и что Церковь, представляя Бога на земле ео ipso во всех вещах этого мира, имеет право на неограниченное господство и всегда имела. Как можно верить в то, чему учит римская церковь как истине, и тем не менее говорить о самостоятельности светской власти — как это, чтобы просто привести один пример из многих, делает профессор Филипс в своей «Lehrbuch des Kirchenrechts», § 297, где он в том же параграфе на предыдущей странице пишет: «Государство не должно решать, какие права принадлежат церкви, и не должно ставить их исполнение в зависимость от своего одобрения»? Но если государство не определяет права церкви, то отсюда логически вытекает, что церковь определяет права государства. И происходящее здесь с озадачивающей «научной» наивностью вновь и вновь повторяется в сотнях других книг и в уверениях прелатов, и церковь представляется незнакомой с государственными делами невинной овечкой — что едва ли возможно без систематического подавления истины. Если бы я был римским католиком, я бы говорил иначе и принял бы близко к сердцу предостережение Льва XIII, что «не дерзай говорить неправду либо утаивать истину».>214 А истина заключается в том, что римская церковь с самого начала, т. е. с момента основания ее Феодоси- ем, постоянно предъявляла претензии на обязательное, неограниченное господство над светскими вещами. Я говорю «Церковь» предъявляла претензии, я не говорю «папа», потому что о том, кто действительно должен исполнять светскую, а также о том, кто высшую религиозную власть, в различные времена было различное мнение, а также много споров, но что эта власть присуща Церкви как божественному учреждению, это всегда училось, и это учение образует, как я попытался показать в предыдущей главе (с. 615 (оригинала. — Примеч. пер.)), столь основополагающую аксиому римской религии, что все здание рухнет, если бы она всерьез отказалась от этого притязания. Именно это является самой достойной удивления и — если она находит свое отражение в прекрасном духе — самой священной мыслью римской церкви: эта религия заботится не просто о будущем, но и о настоящем, и не только потому, что земная жизнь человека, по ее мнению, означает школу вечной жизни, но потому что она во славу Бога и как представитель Бога уже этот временный мир хочет сделать преддверием мира небесного. Как говорит тридентинский катехизис: «Christi regnum in terries inchoatur, in coelo perficitur», царство Христа достигнет совершенства на небесах, но начинается оно на земле.
