Основания девятнадцатого столетия | страница 76
Вот все, что касается duplex potestas.
Обе эти мысли: первая о принципиальной идентичности между императором и папой (оба только звенья и проявления той же мысли священной римской универсальной империи), вторая о борьбе между различными правящими элементами внутри этой весьма сложной иерархии, являются менее чем предисловием к следующему, скорее сбрасыванием балласта, который мог бы нас задерживать и вводить в заблуждение. Как сказано, истинная «борьба в государстве» лежит глубже и представляет живой интерес, и способствует пониманию XIX столетия.
Универсализм против национализма
Савиньи, крупный преподаватель права, писал: «Государства, в которые растворилась Римская империя, ссылаются на состояние империи до этого растворения».
Борьба, о которой я намерен говорить, как формально, так и идеально находится в сильной зависимости от исчезнувшей империи. Подобно тому как тени становятся длиннее, чем ниже опускается солнце, так Рим, это первое поистине великое государство, бросал свою тень на грядущие века, потому что при внимательном рассмотрении разгоревшаяся борьба в государстве — это борьба народов за их личное право на существование против выдуманной универсальной монархии, и Рим оставил не только факт безнационального полицейского государства с единообразием и порядком как политическим идеалом, но так же, как память о великой нации. Кроме того, Рим оставил географический набросок возможного и во многих чертах оправдавшегося политического деления хаотической Европы на новые нации, а также основные принципы законодательства и управления, на которых могла вырасти и укрепиться индивидуальная самостоятельность этого нового строения, как молодая лоза на сухой подпорке. Древний Рим дал оружие обоим идеалам, обеим политикам, как универсализму, так и национализму. Но добавилось и новое, и это новое было живое, сок, питавший цветы и листья, рука, направлявшая оружие: новым был религиозный идеал универсальной монархии и новым был образующий нации тип людей. Новым было, что римская монархия должна была быть уже не как светская политика, а как готовящая на небо религия, что ее монархом должен быть не меняющийся кесарь, но бессмертный, распятый на кресте Бог, точно так же новым было, что на месте исчезнувших наций ранней истории появилась до сих пор неизвестная человеческая раса, одинаково творческая и индивидуалистическая (следовательно, по природе государ- ствообразующая), как эллины и римляне, при этом обладавшая значительно большей массой, более способной производить потомство и потому более пластичной и многообразной — германцы.