Основания девятнадцатого столетия | страница 75



всегда будет объ­яснять римскую церковь необходимостью понимания неог­раниченной власти Церкви и ее духовного главы. Сначала Бо­нифаций разъяснил, что существовать может только одна Церковь — это тот пункт, где ему сразу следовало возразить, так как из него следует все остальное с логической необходи­мостью. Затем звучит решающее, и как учит история, истинное слово: «У этой Церкви только один глава, не две головы как у монстра!» Но если у нее только один глава, то ему должны под­чиняться оба меча, духовный и светский: «Оба меча во власти Церкви, духовный и светский; этим необходимо пользоваться для Церкви, тем — от Церкви. Один от священства, другой от королей и воинов, но по воле священника, и пока он это тер­пит. Но один меч должен быть над другим, светский автори­тет должен подчиняться духовному... Божественная истина свидетельствует, что духовная власть должна использовать временную и выносить над ней суд, если она не хороша».>206 Тем самым необходимое учение римской церкви было, нако­нец, четко, логично и честно выработано. Мы не дойдем до сути этой мысли, если будем говорить о тщеславии священно­служителей, о ненасытном желудке Церкви и т. д.: в основе здесь лежит скорее великолепная идея универсальной импе­рии, которая не только должна подчинить все народы и тем са­мым создать вечный мир,>207 но и хочет каждого отдельного че­ловека охватить со всех сторон своей верой, действием и надеждой. Это универсализм в его высшей степени, внешней и внутренней, так что, например, всеми средствами добивались единства языка. Скала, на которой основывается эта империя, есть вера в божественное назначение, ничего более мелкого такое здание нести не могло. Следовательно, неизбежно, эта империя — теократия. В теократическом государстве первое место занимает иерархия, их священнический глава, таким об­разом, — естественный глава государства. Этой логической дедукции нельзя противопоставить ни одного разумного сло­ва, только сомнительные софизмы. В самом светском из всех государств, в Риме, император присвоил себе титул и долж­ность Pontifex maximus как высшее достоинство, как непре­взойденное божественное право (Caesar Divi genus — так как эта мысль не христианская). И разве не должен в христианском государстве, том государстве, которому только религия пода­рила универсальность и всемогущество, Pontifex maximus на­оборот чувствовать себя обязанным и иметь право, восприни­мать свою должность как императорскую?