Основания девятнадцатого столетия | страница 53



Карл, наоборот, утверждает: «Все иконы имеют цен­ность только как произведения искусства, сами по себе они безразличны, противоположное предположение есть кощунст­венное идолослужение». Седьмой Вселенский собор в Никее в 787 году на своем седьмом заседании определил «приносить каждения и возжигание свечей в знак почитания икон и других священных предметов». Карл ответил на это буквально сле­дующее: «Безумие возжигать перед иконами свечи и ла­дан».>129 И так обстоит дело сегодня. Грегор I (около 600 года) приказал миссионерам не трогать языческих местных богов, а также волшебных источников и т. п. и ограничиваться только их христианским крещением.>130 Еще и на исходе XIX века выполняется этот совет. Отчаянно, но без какого-либо про­должительного успеха, борются и сегодня благородные като­лические прелаты против взращенного Римом язычества.>131 В каждой римской паломнической церкви находятся опреде­ленные иконы, определенные статуи, т. е. предметы, которым придается определенное, ограниченное действие, или это ко­лодец на том месте, где являлась Богоматерь и т. д. Все это — древний фетишизм, который никогда не умирал в народе, но который культурные европейцы полностью преодолели еще во времена Гомера.

Этот фетишизм Рим вновь укрепил и взрастил — может быть, справедливо, может быть, ведомый инстинктом, что здесь был истинный и достойный идеализации момент, нечто, без чего не могли обойтись люди, еще «не вступившие в свет жизни», и против чего восстал Карл. Противоречие очевидно.

Чего добивался Карл в его борьбе против Рима? В настоя­щий момент многого, на перспективу — совершенно ничего. Рим слушался, где необходимо, сопротивлялся, где мог, и спо­койно продолжал идти своим путем, когда навечно замолк сильный голос.>132


Данте


Еще меньше, чем совсем ничего, добился Данте, реформа­торские идеи которого заходили очень далеко и о котором со­временный и заслуженный римско-католический биограф пишет: «Данте избрал не по образцу ереси реформу против Церкви, но с помощью Церкви, и надеялся, что он католиче­ский, не еретический или схизматический реформатор».>133 Именно поэтому, несмотря на его могучий гений, он не оказал ни малейшего влияния на Церковь, ни в жизни, ни в смерти. «Католический реформатор» — это contradictio in adjecto, так как движение римской церкви может состоять только в том, в чем оно действительно состояло, что ее принципы развивались и осуществлялись все более четко, логично, неуклонно. Хоте­лось бы мне знать, какой бы анафеме был предан человек сего­дня, если бы он, будучи католиком, отважился прикрикнуть на наместника Христа на земле: