Мы, северные люди, были настроены слишком практически-мирски, слишком заняты государственным строительством, торговлей и науками, чтобы когда-нибудь прибегать к этому самому истинному протестантизму доримских времен. Кроме того, ранним христианам было легче, чем нам: тень теократического преобразующего римского имперского мышления еще не обрушилась на них. Это была роковая черта именно северного движения, которое всегда должно было вначале выступать как реакция, всегда должно было низвергать, и лишь потом думать о созидании. Именно этот негативный характер, однако, позволяет почти необозримое количество очень разных исторических фактов объединить в одно понятие: возмущение против Рима. Начиная с выступления Вигилантия (Vigilantius) в IV веке (против угрожавшего общему благу народов безобразия монашества), до борьбы Бисмарка против иезуитов — родственная черта объединяет все эти движения, потому что как бы ни был различен импульс, вызывающий возмущение, Рим сам представляет собой столь единую, с железной логикой, оформившуюся идею, что вся вражда против нее приобретает особую, в некоторой степени аналогичную окраску.
Итак, в интересах четкого обобщения будем придерживаться понятия «возмущение против Рима». Однако внутри него мы должны принять во внимание важное различие. Под единой внешностью понятия «Рим» скрываются две противоположные тенденции: одна проистекает из христианского источника, другая из языческого, одна стремится к церковному, другая к политическому идеалу. Рим, как говорит Байрон, «an hermaphrodite ofempire».>117 И здесь вновь та самая противоречивость, которая встречается в христианстве на каждом шагу! Здесь не только стоят рядом два идеала — политический и церковный — но политический идеал Рима, иудей- ско-языческий в фундаменте и конструкции, скрывает такую великолепную социальную мечту, что он во все времена зачаровывал даже самые могучие умы, в то время как собственно религиозный идеал, проникнутый присутствием Христа (так что некоторые возвышенные души видят в этой Церкви только Христа), принесли в христианство прямо антихристианские представления и учения и постепенно взрастили их. Поэтому многие считают политический идеал Рима более религиозным, чем его церковный идеал. Если протест против Рима приобрел определенное единодушие благодаря тому обстоятельству, что основной принцип Рима в обеих областях (политической и религиозной) был абсолютной деспотией, из–за чего всякое противоречие означает мятеж, то легко понять, что в действительности причины для возмущения у различных людей были очень разными. Например, германские князья древних времен сразу принимали религиозное учение, не задумываясь, было оно христианским или нет, но одновременно защищали свои политические права против лежащего в основе римской религии политического идеала, с его мечтой о «городе Бога» на земле, и только в случае крайней нужды поступались своими национальными правами. В то время как у византийского императора Льва не было угрозы политическим правам и он начал борьбу против поклонения иконам из чисто христианских религиозных убеждений, чтобы остановить языческие суеверия, а вместе с этим против Рима.
