И вот эта абстрактная аллегория втискивается в иудейскую хронику пустыни, соединяется с ярко материалистическими таинствами, превращается в единственно спасительную догму, и наверное, следует радоваться, когда практические люди через три столетия сказали: «Довольно! Отныне ничего нельзя добавлять!» Очень хорошо можно представить, как Игнатий из Антиохии на вопрос об аутентичности тех или иных слов Писания мог ответить, что для него подлинным свидетельством является Иисус Христос, Его жизнь и смерть.
>108 Мы должны признать, что эллинская теология, очень щедрая и одухотворенная в своем толковании Писания, далекая от рабского образа мыслей западных теологов, тем не менее была склонна потерять из виду эти «подлинные свидетельства», а именно действительное явление Иисуса Христа.
Наряду с критикой находит место восхищение и одновременно глубокое сожаление, когда мы понимаем, что Рим отбросил все самое великое и истинное, что здесь процветало. Я не хочу углубляться в теологические вопросы и испытывать терпение читателя, ограничусь одним-единственным предложением Оригена. Оно дает понять, что потеряла христианская религия в результате этой победы Запада над Востоком.>109
В 29-й главе своей замечательной книги «О молитве» Ори- ген рассказывает о мифе о грехопадении и замечает: «Мы не можем не признать, что легковерие и непостоянство Евы проявились не в тот момент, когда она пренебрегла словами Бога и послушала змея, но, очевидно они имели место уже раньше, так как змей обратился к ней потому, что будучи хитрым уже заметил слабость Евы». Одним этим предложением миф — как правильно подметил Ренан (см. с. 397 (оригинала. — Примеч. пер.)), сжатый евреями до сухого исторического факта — пробудился к новой жизни. Одновременно с мифом вступает и природа в свои права. То, что можно назвать грехом, когда человек стремится к высокому, принадлежит нам, как сказал апостол Павел, «от природы». С оковами хроники мы сбрасываем оковы суеверий, мы больше не противостоим природе как некому чуждому, высшему по рождению и павшему вниз, напротив, мы к ней принадлежим, и тот свет Благодати, упавший на наше человеческое сердце, мы отбрасываем на нее. Ориген, развивая мысль апостола Павла, одновременно освободил науку и отодвинул засовы, запиравшие сердце от истинной, непосредственной религии.
Это была эллинская теология, которая погибла в борьбе.>110
Если мы рассмотрим второе антиримское течение, которое я уже обозначил словом «Север», то мы сразу поймем, что оно произошло от совершенно иного расположения духа и проявилось в совершенно изменившихся обстоятельствах. В эллинизме Рим поборол более высокую и древнюю культуру, в случае же Севера вначале и прежде всего речь шла не о спекулятивных учениях, но об образе мыслей, и представители этого образа мыслей стояли по большей части на значительно более низкой ступени культуры, чем представители римской мысли.
