Основания девятнадцатого столетия | страница 114
Прежде чем применить данную классификацию на практике, я должен во избежание недоразумений и замечаний сделать краткие пояснения, а именно: я смогу показать значение разделения в науке, цивилизации и культуре лишь в том случае, если мы придем к единому мнению о значении отдельных элементов.
Под открытием я понимаю обогащение знаний конкретными фактами: прежде всего здесь следует подумать об открытии все больших пространств нашей планеты, т. е. о материаль- но-пространственном расширении материала нашего знания и творчества. Дальнейшее расширение границ наших знаний также является открытием: исследование космоса, обнаружение бесконечно малого, раскопки засыпанного, открытие неизвестных до сих пор языков и т. д. — наука — это нечто значительно иное: это методичная обработка открытого в сознательное, систематическое «знание». Без открытого, т. е. без наглядного материала, данного опытом, определенного наблюдением — она была бы методологическим призраком. У нас в руках осталась бы ее оболочка в виде математики и скелет в виде логики. Но, с другой стороны, именно наука больше всего способствует открытиям. Когда лаборант Гальвано увидел сокращение мышц лап препарированной лягушки, он открыл факт. Сам Гальвано этого не заметил.>269 Но когда этот маэстро узнал о факте, он не проник в его мозг, как ток в тело лягушки, и не был праздным удивлением лаборанта, но был ярким озарением: ему, ученому, открылись связи с другими известными и неизвестными фактами и побудили его к многочисленным экспериментам и подходящим теориям. Этот пример делает совершенно понятной разницу между открытием и наукой.
Еще Аристотель говорил: «сначала собрать факты, затем осмысленно их соединить». Первое есть открытие, второе — наука. Юстус Либиг — о нем я особенно охотно буду говорить в этой главе, так как он является представителем настоящей науки — пишет: «Всякое (научное) исследование является дедуктивным или априорным. Не существует эмпирического последующего исследования в обычном смысле. Эксперимент, которому не предшествует теория, т. е. идея, соотносится с изучением природы точно так же, как грохот детской погремушки с музыкой».>270 Это относится к любой науке, так как всякая наука есть исследование природы. И если часто трудно провести границу, трудно для того, кто не присутствовал в мастерской во время работы, то она все же реальна и приводит прежде всего к пониманию: девять десятых так называемых ученых XIX века были лишь лаборантами, которые либо случайно обнаруживали факты, не имея при этом никакой предшествующей идеи, т. е. собирали материал, либо как несколько выдающихся личностей — Кювье, Якоб Гримм, Бопп (Ворр), Роберт Бунсен (Bunsen), Роберт Майер, Кларк Максвелл, Дарвин, Пастер, Савиньи, Эдуард Ройсс (Reuss) и т. д. — рабски подчинялись выдвинутой идее и благодаря ее освещению создавали нечто полезное. Никогда нельзя терять из виду эту границу истинной науки по направлению вниз. Точно так же, как вверх.