Все расселись за столом. Теперь все в порядке!.. Одна только Лада не могла придти в себя. Генрих налег на салат.
Проклятый Огниц! Это были шуточки в его духе –– инсценировать катастрофу. Почуяв каким-то десятым чувством неладное, Генрих побежал в лес и не ошибся: там он увидел автомобиль одного из своих друзей, и в каком он был состоянии! Будто по нему проехался десяток тяжелых танков. И, естественно, море крови!
Нет, дьявол тебя раздери, мы тебя так просто не оставим. Хватит. Надоели эти шуточки. Ты ответишь за все. Да!
Так думал не один только Генрих, поглощавший свой любимый салат. Пожалуй, так думали все. Тем более что это были не голословные рассуждения. Команде были приблизительно известны координаты Огница. Точного адреса не было, но Огниц очень часто катался по Ораниенбауму на своем стареньком «Москвиче». Надо было только подождать до весны…
Окно было черно, а Генриху очень хотелось, чтобы оно было синим. Он недавно прочитал повесть «Вечера быстрее себя» и она теперь не давала ему покоя. Вечера быстрее себя были в его жизни, их даже было довольно много, но синими они бывали редко. Да, за окном черным-черно. Но зато в нем отражаются свечи.
* * *
Улицы, улицы без сна. Вечный барраж. Бесконечные черно-белые улицы. Здесь был мир Огница, Ораниенбаум –– город его безраздельной власти.
Улицы хотели спать и не могли заснуть. Огниц не разрешал им этого. Так повелось давно. Огниц и не помнил, когда. Ему было все равно –– десять лет, тысячу или сто тысяч.
Мучения других давали Огницу удовольствие. Неважно, люди это были или не люди. Поэтому он не давал улицам спать все эти сто тысяч лет. Он превратил весну в осень; когда вокруг пели птицы, в Ораниенбаум возвращалась ноябрьская слякоть. Весна обходила город стороной. Лето сжигало его лихорадочным жаром, зима была словно ночь на той стороне Луны. Ты видел ночь на обратной стороне Луны? Значит, ты не можешь представить себе ораниенбаумской зимы.
Люди были заперты в своих квартирах, выходили только на работу. По вечерам город совсем вымирал, и Огниц, чрезвычайно довольный, выезжал на ежевечернюю прогулку. С большим наслаждением он катался по встречным полосам и тротуарам, зная, что ему не грозит столкновение. На Ораниенбаумском развивал максимальную скорость, на какую была способна его колымага. Потом он останавливался у девятиэтажного дома в новом квартале, глушил мотор, поднимался на крышу и долго-долго вглядывался во тьму мертвого города…
