Приткнуться, опереться на балку-опору беседки… — и уставиться на Федьку, сидящего за столом, лишь иногда позволяя себе метнуть взгляд на его соседа (через одного)… который тоже, то и дело, не брезговал бегло жалить меня взором.
— Так че там… за тема, что, мол, на спор год не матерился? — послышался, различаю слова Рожи среди общего шума. Вперился тот на Мирашева, заливаясь смехом.
— О-о-о! Это да! — нагло вклинился Мазуров. — То еще было время! Как нас Мира изводил своими философско-этическими загибами!
— Так уж и изводил! — загоготал, давясь не то иронией, не то смущением Мирон. — Что уж там? Были молодыми — чудили, как могли…
— А то ты сейчас не чудишь, — заржал неожиданно Майоров (еще один друг-товарищ-брат Миры: Виктор, он же — Майор; плотно сбитый дядька: не человек — а целый шкаф; и, если верить внешности, то раза в два нас с Федькой по годам будет старше). Подошел ближе. Склонился над столом, схватил что-то с общей тарелки и принялся жевать.
— А ты че… как неприкаянный? — метнул на него удивленный взор Мирон. — Где бродил? Че-то давно тебя не видел. Думал, уже жена приехала — домой забрала.
— Ага, забрала… — коварно ухмыльнулся тот.
— И че тогда еще здесь? — едкое, подыгрывая.
— Да с бабой он был! — не выдержал кто-то и гаркнул, где-то сбоку.
— Цепкая попалась, — ядовито-озорная ухмылка Виктора. — Долго не отпускала.
— Водяра — зло, — гыгыкнул Мирашев.
— Да похуй на них! Ты лучше про спор расскажи! — нагло перебил их Рогожин, заливаясь хохотом.
— А, — ухмыльнулся Мирон. — Да… — Едва осознанно взгляд метнул на меня, а затем уставился на собеседника, Федьку. — Да ниче такого… особенного. Поспорили на здание. Один упрямый… «человечек» всё никак продавать мне его не хотел. Я уже и так к нему, и так. И бабла предлагал, раза в два выше реальной стоимости: похуй, сосите свой леденец на палочке и дальше. Ну, я и забил — другие дела есть. Да и варианты… — похуже, но не бедствуем… в этом плане. А через пару месяцев какие-то уроды сожгли эту его, усадьбу. Он ко мне — с ментами, с малявой: мотив, мол, возможности, отсутствие нормального алиби. Ну как… я-то, конечно, быстренько второе себе организовал — но не отвязались. В итоге, я сам потом этих упырей и нашел, привел — так и так: «Держи виноватых, только отъе*ись. Ментам не сдам, подтверждать не стану. Сам с ними — решай: че надумаешь, то и делай. Только с тебя теперь — руины твои погорелые, эдак подгоном в благодарность». Мне-то, на самом деле, этот дом и нахур не вср*лся — всё равно под снос планировал. Но этот идиот — не пробивной, опять рогом уперся: не отдам, орет… мол, че хочешь делай, а не отдам, блядь… «невеже» (до сих пор помню это его ебанутое слово). Ну да! Как же? Я же — дебил, отморозок, а тут же — мать ее, историческая ценность! Не оценю… всю красоту и важность по достоинству. пиздец, а я стою, смотрю: одни огарки торчат, а этот старик всё равно распинается, заливает мне про какую-то там значимость. В общем, доспорили до того — что заключили этот ебачий договор: я не матерюсь на людях год и не устраиваю попойки и драки — и тогда он безвозмездно мне всё дарит. А типок-то видный был — многих знал… да и с ним самим приходилось еще долго разные вещи тереть, в разных областях работать, сталкиваться. Так что, если буду оступаться — большая вероятность, что сам перед ним спалюсь, или свои-чужие сдадут. Ну, короче, че? Идет, говорю. Пи**ец! Помню… как меня ломало! Прям выворачивало наизнанку. Бесило всё до одури! Убить готов был всех. Особенно беда с лексиконом вышла. Я же тогда… мат-перемат, где надо и не надо (это сейчас — проще). А тогда — полный боекомплект: имелся и использовался по-стахановски. Пока телка мне одна не подсказала, филолог, мать ее, — рассмеялся вдруг, давясь неловкостью, явно перебирая какие-то свои тяжелые, тайные мысли, воспоминания, — замену им найти. Ну, я и повелся.
