Но возле пирса сушится тарань,
И лодочник, хлебнув холодной водки,
Нам на ночь выдает катамаран.
И после восхитительной рыбалки
В молочных водах при большой луне
Тебе и мне ни капельки не жалко,
Что здесь течет не Темза, а Донец.
Скотный двор
Они знали, что жизнь ведут нищую и суровую, часто недоедают и мерзнут и, когда не спят, всегда работают. Но прежде им, наверное, жилось еще хуже. Они охотно этому верили. Кроме того, тогда они были рабами, теперь они свободны, а это самое главное…
Оруэлл
Говорила мне одна кобыла
Корнеплод подняв с гнилой земли:
«Раньше плохо здесь, однако, было,
Жить достойно твари не могли.
Человек не знает наши нужды,
Потому с ним бесполезен спор!
Все людское мне предельно чуждо,
А родней и ближе — скотный двор!
Если клином вышибают клинья,
Человека прогоняет скот.
А в итоге — к власти лезут свиньи,
Борову-правителю — почет!
В честь его и шествие к забору,
И большое вече у сарая.
А когда на бойню шлет нас боров,
То герои там не умирают!»
Свете тихий
Возле магазина ходила женщина с топором.
Скорее всего, она просто кого-то ждала, но Дима Кречет попятился. Только что в приёмной главы района секретарша, принимая у него с Сергеем куртки, поинтересовалась, добрая душа:
— Можно вас повесить на один крючок?
Фраза не имела никакого подвоха, но они-то помнили, что приехали не просто на родину своего друга, а в партизанские края. Так что и за топором не лишним было присмотреть.
— Пароль «Сорок девять», — прошептал Кречету Сергей, благословляя того на штурм стеклянной дверной амбразуры хозяйственного магазина.
С современными паролями гуманитарии, вроде Димки Кречета, на войне первые кандидаты на отстрел. Названия городов или абракадабры про «славянские шкафы» канули в лету, уступив место всесильной цифре. Да и что может быть проще для распознавания врага: начштаба назначает паролем любое число, и часовой уже не кричит: «Стой. Кто идёт?» Он сам называет первую пришедшую на ум цифру и ждёт с автоматом наизготовку, когда неизвестный прибавит к ней недостающие баллы. Арифметика, третий класс. Но Кречета боец под Пальмирой уложил мордой в вековую сирийскую пыль как раз после того, когда тот не смог быстро вычесть из сорока девяти услышанные «тринадцать».
Стражнице у дверей дела до посторонних не оказалось, в магазине они тоже пришлись не ко двору: продавщица дремала, улёгшись тройным подбородком на руки, мягкой периной разложенные по прилавку. Разлеглась бы наверняка и пошире, но локоть упирался в объявление: «Продаю свежий навоз. Самовывоз».
