Антон вернулся домой поздно. Неслышно откинул щеколду, снял с сундука рядно и пошел в овин. Укладываясь, заслышал шаги отца. Старик вошел и плотно прикрыл за собою дверь.
— Ты вот что, — тихо сказал он, садясь рядом, — слышь, Антон. Книжечка эта не шутейная. За такие — вешают. Ты не думай, это не игрушка, — говорил он шепотом, хрипя и задыхаясь. — Вижу, лежит за божницею, глянул — аж в глазах заискрило. Я тебе одно скажу: гляди, чтоб больше этого не было…
Он умолк на миг, вслушиваясь в шелест ветра. Потом тронул сына за плечо.
— Где взял? — спросил он шепотом, сверля темень острым взглядом.
— Марко дал, — ответил Антон и, уже не таясь, рассказал о Петре.
Отец подобревшим голосом продолжал:
— Ты, сынок, знай, это не пустяк, такие книжечки одним голодранцам на утеху.
Антон кивнул головой.
— Перед богом грешить — вот чему учит книжечка — то. Ты гляди, чтоб я больше этого босяка тут не видал. Не на то я тебя грамоте учил. — Он поднялся и, отступая спиною к двери, погрозил сыну пальцем: — Гляди, гляди мне! Книжечку эту я уряднику передам, солоно придется Чорногузу…
Отец вышел, хлопнув дверью, и она долго еще раскачивалась на ветру. Антон лежал ничком, вслушиваясь в однотонный скрип петель.
А Беркун, улегшись подле жены, долго отплевывался и крестился. Потом разбудил жену, ткнув ее под ребра кулаком. Захлебываясь от гнева, кричал он на женщину, словно она была во всем виновата:
— Народила висельника! Теперь только гляди за ним…
— К чему на сон такое говорить? — промолвила она. — Эх, Павло, Павло!
— Павло!.. — передразнил ее Беркун. — А ирод твой книжки запрещенные читает, как царя-батюшку порешить. Мать пресвятая богородица, и откуда этот блуд берется? Выбился я в хозяева, думал, и сына в люди выведу, а оно, вишь, как выходит…
Долго ворочался Беркун. Жена заснула. Сентябрьский ветер выводил в трубе свою нехитрую песню. В окнах синела ночь. Вокруг хаты бегал пес и тихо рычал.
«А вдруг кто дознается? — подумал Беркун, и при этой мысли даже холодно ему стало. — У старостина сына книжку антихристову нашли, на бунт подбивает! У-у, стерва! Уряднику, может, и не скажу, а Феклущенку доверюсь, он посоветует».
Последняя мысль как будто успокоила Беркуна. Он повернулся спиною к жене и заснул.
* * *
…В ту ночь за оврагом на Мостищенском хуторе горела хата. Высокое пламя пожара взлетало в темноте. Оно бросало отблески на темный шатер леса, на край неба, покрытого сизыми, багровыми по краям от огня тучами. Дубовка спала, не замечая пожара. Спали в поместье.
