Андрей осторожно снял кнопки, и сама свернулась в рулон. Стена сразу стала обнаженной.
И, хотя все уже было решено и Андрей знал, что сделает то, что задумал, в последний момент он почувствовал, что должен отрезать пути назад. Обычно при помощи такого приема нерешительные люди заставляют себя совершать решительные поступки. Поскольку никакая более блестящая идея не пришла ему в голову, Андрей просто нарисовал физиономию Веташевской, щедро снабдив ее развесистыми ослиными ушами. Одно ухо было торчком, а другое опушено. И, чтобы все было окончательно и бесповоротно, он подписал снизу: «Любимой заведующей от Андрея». Крадучись, он прошел в кабинет и сунул лист на стол Веташевской, под стекло.
Из издательства Андрей выходил в приподнятом настроении. Сам идиотизм этой выходки ставил его уже по ту черту. Мосты были сожжены. Пути назад не было. Был только путь вперед, в грядущее, туда, где в лазурное небо взмывали серебристые звездолеты, устремляясь к далеким мирам. И поэтому так приятно было опускаться по широкой белой лестнице — зная, что это — в последний раз!
Вспоминая все это, Андрей улыбнулся в темноте. Уже на станции, сойдя с электрички, он вспомнил о часах. Андрей отдал их какому-то мальчишке, и тот, ошалев от неожиданного подарка, припустил прочь.
Какое-то время Андрей лежал, ни о чем не думая. Только сейчас откуда-то из глубины сознания стала вдруг проступать жалость к миру, который он покидал. Тогда он стал повторять себе, что каждую секунду может прервать эксперимент, выбраться из камеры, уйти из леса. Он долго лежал, примиренный этой мыслью, и ему было хорошо. Но когда решение это созрело, и он попытался было (или ему казалось, что он пытается) встать, откуда-то сверху, с потолка, повалили вдруг какие-то черные хлопья, и он уже не мог подняться…
Прошел только миг, неизъяснимо краткий миг — и сознание стало медленно возвращаться. Золотистой точкой оно плыло, приближаясь, из черных глубин небытия. Потом появились какие-то круги, они все быстрее начали сходиться к центру, пока не замерли, подрагивая, и не стали маленькой электрической лампочкой, горевшей прямо над головой. Лампочка тлела слабым, чуть красноватым светом.
Понимание того, где он и что означает пробуждение, пришло сразу. Но он долго еще продолжал лежать неподвижно. Ему было страшно. Ему казалось, он — большая смерзшаяся кукла, у которой бодрствует только мозг. Он чувствовал каменистую неподвижность своего тела и боялся пошевелиться. Боялся бессильного ужаса, если окажется, что не сможет сделать этого. И, если температура так и не поднимется выше, чтобы его плоть обрела жизнь, он так и не сможет поднять ледяную глыбу руки, чтобы повернуть отопитель чуть вправо. Чуть вправо. Чуть вправо.
