Сколько это будет продолжаться?
Я считаю, что среди детских писателей только Льюиса и Адамса можно
обвинить в полностью извращённом романтизме, суть которого в сентиментальных
проповедях о необходимости умерить наши притязания. На них и
покоится сорт консерватизма, исповедуемого ими. В случае Льюиса подобное
словесное поглаживание по голове, призванное успокоить — «в конце
концов, зачем учиться играть Моцарта, если можно играть Роджерса и Хаммерстайна?»,
— распространяется даже на его публицистику, в частности,
на ужасное, но тем не менее оказавшее значительное влияние «Упражнение
в критике». В любом случае, Льюис и Адамс второстепенны. Больше всех
читают и почитают именно Толкина, который предал романтизм больше
всех — больше даже, чем Теннисон с его «Королевскими идиллиями», пользовавшимися
в викторианской Англии похожей популярностью.
Извращённый романтизм так же непривлекателен, как извращённый
реализм, скажем, Айн Рэнд. Иронию Джеймса Кейбелла, иногда слишком
очевидную, легче стерпеть, чем менее очевидную сентиментальность Толкина,
в основном потому, что стиль Кейбелла более остроумен, изобретателен
и сдержан. Уильям Моррис наивен и глуповат, но в общем и целом добродушен
(хотя утопист из него лучше, чем фантаст). Дансени не очень перегружен
смыслом, но безобиден. Чарльз Уильямс обращается к самолюбию
среднего класса, хотя и делает это менее заметно, чем Льюис. Последний
использует оболочку фэнтези для проповедей, которые так же тошнотворны,
как те, что можно найти в любом сентиментальном викторианском романе.
Кроме того, Льюис — плохой писатель, но это и не удивительно. Когда
вы находитесь в кругу лучших друзей, где все друг друга хвалят, некогда
шлифовать свои произведения.
В идеале художественная литература должна предоставить нам средства
к побегу от реальности, но также, по крайней мере, навести нас на вопросы;
другими словами, она должна предоставить нам отдых от волнений и в
то же время указать на причины этих волнений. Лин Картер в своих «Воображаемых
мирах» — единственной книге об эпическом фэнтези, которую я
смог найти*, — приводит типичный для любителей научной фантастики или
триллеров аргумент для оправдания собственного мещанства. «Обвинение в
эскапизме, — говорит Картер, — чаще всего предъявляют фэнтези и научной
фантастике те, кто забывает или не замечает тот простой факт, что вся
литература — и, если на то уж пошло, вся музыка, поэзия, драматургия, живопись,
философия — есть временный побег от мира вокруг». Подобно многим
своим коллегам — профессиональным фантастам, Картер питает неприязнь
к литературе, не являющейся преимущественно эскапистской, и обвиняет
её в том, что она «мрачна» и «негативна», потому что она не предоставляет
ему необходимого морального и психологического успокоения. Нестандартный
взгляд, например, взгляд Дэвида Линдсея («Путешествие к
Арктуру»), современника Толкина, объявляется негативным. Естественно,
что если вы глубоко и, как правило, бессознательно привязаны к стереотипам
собственной культуры, изучение их равносильно для вас их разрушению.
