— По нашим сведениям, — продолжал тихий голос, — неприятельские мины поставлены на четыре фута. Мелкосидящих судов во флотилии нет. Кроме истребителей, конечно, но они траления не выдержат.
— Значит, поставим тралы на «Коцебу» и «Революцию»,— сказал Сейберт. — Их не жалко.
— Осадка футов восемь, — вслух подумал командующий.— Верная смерть, — и от недокуренной папиросы прикурил новую.
Громко шипела труба парового отопления. В соседней каюте писарь в нос диктовал телефонограмму штабу базы. Диктовал медленно и долго.
— Всё равно, — очнулся командующий. — Другого выхода нет. Товарищ Пестовский?
«Трал на восемь футов, днище — тоже на восемь, а мины на четыре. Столько же шансов взять тралом, как и днищем. А Клавочка? — В глазах потемнело. — На четыре фута от поверхности. Уйти и не вернуться. Оставить ее одну. Нет, невозможно». И кажется, что даже взрыв легче этой тишины, — в ней нельзя дышать. Неужели это страх?
— Другого выхода нет, — где-то вдали звучит голос Сейберта. Да, это страх, даже больше: это предчувствие неизбежной смерти.
— Истребители, конечно, не годны, пусть отдохнут, — глухо говорил Сейберт. — Но сам я, может быть, годен. Если разрешите, пойду.
— Товарищ Пестовский?
— Я приму меры к срочной установке тралов! — как мог быстрее выговорил и медленно стал краснеть.
— Хорошо, Сейберт. Пойдете вы. Вы годны. — И еще тише: — Жаль, что вы не мой сын.
Наверху была темнота. Огни на судах и в городе были закрыты. Могли налететь неприятельские аэропланы. Наверху была совершенная тишина. В такой тишине слышно, как бьется сердце.
— Ты дурак, — вдруг сказал Пестовский. — Это верная смерть. Пойди откажись. — Сказал, и на минуту полегчало.
Но сразу же ожгла мысль: «Отказаться он не может, и ты это знаешь. Ты — трус».
— Что ж, дуракам бывает счастье!.. Привет Клавдии Васильевне. — Сейберт улыбнулся. — Кстати, пришли мне двух минеров, Глеб.
3
Перед рассветом вдруг темнеет. Гаснут звезды, расплываются предметы и стираются расстояния. Медленно поднимает и кренит палубу невидимая волна. От всего этого становится нехорошо, и тогда следует заглянуть в компас.
Картушка тускло освещена электрической лампочкой и вполне реальна. Она сообщает уверенность. Действительно, против носовой черты качается цифра 223, — курс верен.
— Люди легко становятся красными, а потом белыми. И снова красными. Я не про махновцев. Я недавно видел одно лицо старшего комсостава, быстро менявшее окраску.
Никита Веткин промолчал. Он слишком долго был комиссаром при Сейберте, чтобы удивляться. Он стоял спиной к рубке, расставив ноги и глубоко заправив рукава бушлата в карманы, и не мигая смотрел вперед.
