* * *
Уже поднявшись с пыльной дороги, тянущейся через всю долину, в прохладу и зеленый — со свету показалось: полумрак — лощины, ведущей теперь некруто вверх, к подошвам старых, самых старых, вероятно, в округе дубов, он почувствовал будто что–то изменилось с тех пор, как был он здесь в последний раз: странное, терпеливо напряженное ожидание разлилось в воздухе, среди разлапистых ветвей орешника — которым по большей части и заросла вся лощина — обвилось вокруг них невидимой паутинкою, отчего те стали удивительно покойны, задумчивы; казалось, ни один ветерок не смеет потревожить их сосредоточенное ожидание чего–то, совершенно неведомого в здешних краях.
Он двинулся дальше по тропинке меж этих, словно пребывающих в странном тягучем сне, ветвей, готовый ко всяким, как ему казалось, неожиданностям; он — сын лесника, сам выросший в лесу, знал в нем каждую былинку и с детства умел почувствовать малейшую перемену настроения леса, малейшую опасность для него, или от него. Но сейчас он ничего не чувствовал, кроме удивления и этого странного ожидания; он тряхнул головой, сбрасывая начавшее охватывать уже и его самого оцепенение, и перестал думать о нем.
Вернувшись мыслями к своему делу, он стал размышлять и представлять, как пройдет сегодняшнее свидание. Он уже достаточно остыл и успокоился; бешеная радость и восторг, охватившие все его существо утром, после долгого пути под палящим солнцем в дорожной пыли, после прохлады леса и этого — вновь мелькнула мысль — странного, разлитого в воздухе и ветвях будто предчувствия, сменились покойной, только чуть волнующей радостью: вот он — красивый, в лучшем своем платье, подходит к возлюбленной, дарит ей цветы… Цветы! — он же тут с этими глупостями совсем забыл о них! Он торопливо стал собирать букет — в согласии со своими представлениями о прекрасном — попестрее и побольше. Он безжалостно рвал еще, казалось, влажные в глубине купальницы, неосторожно выглянувшие своими яично–желтыми головками на грань лесной тени и солнца, и равнодушно проходил мимо и даже наступал порою случайно на волшебные ночные фиалки, бескорыстно расточающие свой аромат в сумраке затесавшихся и сюда, на юг, невысоких елочек. Он присовокуплял к желтым купальницам такой же точно желтый лютик, не видя между ними никакой разницы для дела составления букета любимой девушке. Туда же шел и громадный голубой лесной колокольчик, и крошечные розовые гвоздички, случайно пригревшиеся на маленькой полянке у самого верха лощины, уже совсем вблизи древней дубравы.
