– Уже, козёл, завёл кого-то! – восклицает КсеньСанна, едва завидев держащихся за руки нас. Она всё также сидит на ступеньках, но уже не рыдает, а беспомощно машет руками, пытаясь встать. Кажется, она уже забыла, что я с ней полчаса назад разговаривала.
– Ксения Александровна, – склоняюсь над ней, почти учтиво, – Тут меня в воровстве обвиняют. Где ваша сумочка, скажите, а? Где ваша сумочка?!
– Вот! – дама по-простецки задирает украшенный нереальными лапами и хвостами подол шубы. Мы с типом наблюдаем на обтянутых кожей коленях махонькую лакированную сумочку с пошлым жёлтым бантом на застежке.
«Сэр! Вы, кажется, изволили обвинить меня в безвкусице? По-вашему, я могла позариться на эту жалкую вещь? Вы сволочь, сударь! Стреляйте первым!» – всё это внутри. Вслух бросаю лишь скомканное:
– Вот видишь! Впредь не думай о людях так низко…
Железная хватка растеряно расслабляется. Я круто разворачиваюсь и ухожу.
Муторно. Даже Свинтус, несмотря на весь свой пацифизм, в таких случаях всегда даёт в морду. Ухмыляется коронным: «Настоящий интеллигент всегда сможет послать мудака на хер!», и бросается в неравную драку. А я вот снисхожу до объяснений, да зубы заговариваю…
Ускоренным темпом преодолеваю оставшиеся до поворота метры, хочу скорее скрыться с чужих глаз. Останавливаюсь за углом, чтобы отдышаться. Только сейчас понимаю, как испугалась происходящего. Обиженно тру покрасневшее запястье. Сердце бесится, неистово колотя в грудную клетку: «Выпустите, выпустите, выпустите! Я им сейчас покажу!» – машет кулаками после драки, глупое.
Понимаю вдруг, что сама я – тоже сердце. Всю жизнь бьюсь об стену. В кровь сбиваю мечты и коленки. Колочу, в надежде пробить это бездушную клетку. Игнорирую советы смирившихся мудрых, мол «не морочь себе голову, или что от неё осталось, бесполезно – эту стену не пробьёшь!» Смешные, они не ведают, что смысл-то не в разрушении стены, а в самом биении. Я – чьё-то сердце. Я бьюсь о стену, и непоседливостью своей ворочаю чью-то жизнь. От сознания такого нового смысла веет безысходностью – выходит, биться суждено, а пробиться – нет. Но, с другой стороны, и это очень важно, выходит, что всё не зря, кому-то, выходит, нужны мои нелепые трепыхания.
Ноги решили сделать небольшой крюк и привели меня к центральному скверу. Нынче молодёжь собиралась в кафе на площади, поэтому сквер стоит притихший, безлюдный, замёрзший в своем одиночестве. Нетронутым, он прождал меня все годы разлуки.
