Дорога становится вдруг уже и больше напоминает тропу посреди узкой колеи, которую могла оставить какая–нибудь телега. Чёрт, неужели, мы и правда заблудились?
Белли, наверное, думает о том же, потому что вдруг останавливается посреди дороги и с тревогой смотрит на меня.
— Куда мы едем, сэр? — спрашивает он, снова забыв моё имя.
Приходится тоже притормозить.
— Вперёд, — отвечаю я, безнадёжно оглядевшись по сторонам. — Ты же не хочешь, чтобы мы вернулись, Белли? Представь, куда мы можем заехать, если повернём обратно… Нет, Понч, — вперёд и только вперёд. Рано или поздно мы куда–нибудь приедем. Пересидим всю эту хмарь, а там осмотримся. Да и люди смогут нам сказать, куда мы попали и как нам отсюда выбраться. Согласен?
Он неуверенно пожимает плечами и кивает.
— Едем, Понч, — прошу я. — Холодно.
— Холодно, — ёжится он. — Вам это не кажется странным, сэр?
— Алонсо, — поправляю я. — А что тут странного, Белли? Снег идёт. Поэтому и холодно. Что в этом необычного?
— Снегопад в августе месяце — это обычное дело по–вашему? А ещё час назад светило солнце и было тепло как в раю.
Я не успеваю ответить. Где–то впереди вдруг раздаётся отчётливый, хотя и приглушённый снегом, скрежет. Громкий, протяжный. Будто кто–то тащит на верёвке пустой металлический таз по гулкой железной крыше.
— Что за чёрт? — шепчет Белли, испуганно вглядываясь в белую пелену.
— Деревня, — улыбаюсь я. — Это деревня Понч. Ты рад?
— Я рад, — неуверенно кивает он. — Да, сэр Алонсо, я рад. Очень уж хочется есть.
Мельница выплывает навстречу из снежного тумана мрачным великаном, распахнувшим четыре мощные руки–крыла в готовности принять нас в свои объятия, стиснуть, раздавить, унести в вечность. Какого чёрта? Откуда здесь мельница? Не было на карте никаких мельниц. Куда нас занесло?
Я ненавижу мельницы. Я боюсь мельниц. С детства. Когда эти многорукие великаны являлись мне в кошмарных снах.
Понч испуганно таращится на крылья, потом глушит мотор и озадаченно глядит на меня. Я слезаю с мотоцикла, разминаю ноги, прыгаю, чтобы заставить кровь энергичней бежать по телу. Но согреться не удаётся. А вокруг стало, кажется, ещё холодней.
— И что мы теперь будем делать, сэр? — спрашивает Белли плаксивым голосом. И в голосе его слышатся голод, усталость, тревога и раздражение.
Я смотрю на серую, давно не беленную, облупившуюся стену мельницы, на мрачно замершие в безветрии крылья, на конус черепичной крыши.
— А что же ещё, Понч, — говорю я. — Пойдём внутрь и пересидим всю эту снежную канитель. Внутри наверняка есть где согреться.
