— Он показался мне таким несчастным в церкви! — сказал он.
Она была до того взволнована, что не могла даже ответить ему. Какой внешне грубый, а в действительности — какой чуткий! Каждая его фраза подтверждала необычайную широту души.
— А сегодня ночью ты придешь ко мне? — наконец спросил он.
Она была настолько захвачена нежностью, что этот внезапный откровенный вопрос, ставивший точки над «i», подействовал на нее как ушат холодной воды. Ей-то хотелось лишь одного: говорить с ним, отогреваться в его присутствии.
— Послушай, Лоран... — неуверенно начала она.
Он прервал ее:
— Как? Ты не хочешь?
— Нет, хочу, — ответила она.
И внезапно лицо Лорана расплылось переднею, как отражение в воде. Она поднесла руку к губам, раздосадованная этими нелепыми слезами, глубоко вздохнула и добавила:
— А теперь мне пора назад, на работу!
***
Сидя в гостиной перед телевизором, Анна вышивала и слушала концерт. Исполняли скерцо из октета Шуберта. Мрачный, как всегда в последнее время, Пьер отказался составить ей компанию. Он читал у себя в спальне. Однако музыка, наверно, мешала ему. Скоро ли он ляжет спать? Пока он не заснет, Анна не может уйти из квартиры. А там, наверху, Лоран уже ждет ее. До чего же он был мил в бистро! Это лицо, исполненное нетерпения, прерывистое дыхание, манера подносить стакан к губам... На экране крупным планом показали скрипача со скрипкой, вдавленной в щеку. Мелодия текла с прозрачной веселостью каскада. Пьер вошел в гостиную, постоял, насупившись, прослушал несколько тактов скерцо и вышел, не произнеся ни слова. Через десять минут он вернулся, якобы за газетой, и задержался до конца пьесы. Когда оркестр начал играть один из шести дивертисментов Моцарта, он сел на диван. Анна спиной чувствовала его присутствие — оно тяготило и раздражало ее. Затем стали передавать последние известия, и Пьер остался слушать. Впервые после смерти жены он смотрел телевизионную передачу. Анна взглянула на него. Он был в халате с кашмирским узором, надетом поверх полосатой пижамы. Напряженное лицо отражало тяжелую внутреннюю борьбу. Когда передача закончилась, он поцеловал Анну и спросил, скоро ли она собирается ложиться.
— Я еще немного посижу, — сказала она.
— Хороший был концерт!
— Очень.
— Наверно, мне не следовало слушать его...
— Да что ты, папа!
Наконец, он ушел к себе. Он уже не жаловался, что его осаждают там воспоминания. Анна вздохнула. Какой внезапный перелом произошел в. ее жизни! При мысли о том, что она может теперь свободно распоряжаться своим временем, у нее даже появлялось нечто вроде головокружения. Не надо больше делать уколов, подавать судно, готовить сандвичи, говорить душеспасительную ложь в присутствии дорогого существа, уже находящегося в полузабытьи... Она может и должна заниматься теперь собой. А собой — это значило Лораном. Лораном, который нетерпеливо ждал ее, который надеялся получить от нее больше, чем она могла дать. Сидя в кресле перед выключенным телевизором, с вышиванием на коленях, она вдруг почувствовала, что у нее нет сил. Она уже почти жалела, что согласилась на это свидание, где ей придется притворяться. Так она просидела еще с полчаса. Затем, убедившись, что отец спит, накинула пальто, тихонько вышла и стремглав помчалась вверх по лестнице.
