— И ты ни разу не была на ее могиле после похорон!
— Ну и что же? Да, я не чувствую в этом потребности. Более того, я уверена, что если бы я бегала на кладбище через два дня на третий, как это делаешь ты, я убила бы в себе память о ней. Среди всех этих крестов она сама в конце концов превратилась бы для меня в крест с именем и двумя датами. Ты хочешь именно этого? Я пойду туда, не волнуйся, только позже. Значительно позже. Может быть, в будущем году, в День поминовения усопших. И принесу горшок с хризантемами — как все...
Продолжая говорить, Анна шла по аллее. Она сознавала, что груба с отцом. Но не сомневалась, что это пойдет ему на пользу. А он уже не возражал, словно отупел под градом ударов. Тогда она смягчилась и спросила, не устал ли он. Он заверил ее, что не устал, и, чтобы развлечь его, она завела с ним разговор о старом Париже. Ей с трудом удалось вытянуть из него (хотя она слышала этот рассказ уже сто раз на протяжении своего детства!), что во времена Людовика XV на квадратном луврском дворе стоял с десяток жалких домишек, которые были снесены лишь после того, как их обитателей, по настоянию главного интенданта королевских сооружений, брата мадам Помпадур, удалось выселить. Произнеся это, он замкнулся в молчании. Он явно сожалел о том, что позволил себе даже этот маленький экскурс в историю.
Солнце скрылось, и сразу стало очень холодно. Они вернулись домой. Анна выпила на кухне стакан сухого вина. Пьер высокомерно отказался последовать ее примеру. Она взяла вышивку и уселась в гостиной, а он стал раскладывать пасьянс на зеленом сукне карточного стола. Обед прошел в мрачной обстановке, как у старых супругов, которым нечего друг другу сказать. По мере того, как шло время, лицо Пьера становилось все более озабоченным. Очевидно, он думал о возвращении в супружескую спальню. Когда Анна пожелала ему доброй ночи, он посмотрел на нее с отчаянием. Точно умолял ее в последний раз избавить его от этого испытания. Она проводила его до порога спальни и закрыла за ним дверь.
***
На другой день утром, войдя в гостиную, она застала отца на диване — он лежал, поджав ноги, натянув на себя одеяло, голова покоилась на подушке, он мерно дышал, но не спал.
— Прости меня! — сказал он, с виноватым видом поворачиваясь к Анне. — Я не смог!.. Слишком тяжело!.. Но это пройдет... пройдет...
***
Господин Ферроне так гордился фотографиями, которые он сделал во время поездки по долине Амазонки, что отказывался снять хотя бы одну из них. Напрасно Анна пыталась доказать неуступчивому автору, что нельзя поместить более шестнадцати иллюстраций в книге, не повысив значительно ее цену.
