— Карла Маннергейма я узнал ещё до революции, — наконец заговорил Шапошников. — Он старше меня лет на пятнадцать. Служил в русской армии генерал-лейтенантом. У нас революция, Гражданская война, а он в это время командовал финской армией, которая вместе с немцами в восемнадцатом году безжалостно подавила рабочую революцию в Финляндии, и за это я невзлюбил Маннергейма. Жестокий генерал и люто ненавидит Советский Союз. Это у него в крови.
— Но вы-то с ним встречались?
— В молодости конечно же встречался и с упоением слушал его, — подтвердил Борис Михайлович. — Но разве мог я тогда знать, каким врагом для Советской России он окажется? — Шапошников достал папиросу, хотел закурить, но отчего-то вдруг смял её своими длинными пальцами и бросил в пепельницу. — Перед окончанием Военной академии Генштаба в тысяча девятьсот десятом году мне исполнилось двадцать восемь лет, а Маннергейму — сорок три года. Помню, приехал он к нам в академию весёлый, энергичный, на груди сияли награды. Мы слушали его с открытыми ртами. А рассказывал он забавные истории из своей военной службы. Поведал нам и о том, как однажды на учениях его сбросила с седла лошадь. В то время он учился в Петербурге в кавалерийском училище.
— Он что, тоже закончил Военную академию Генштаба? — осведомился Василевский.
— Да нет, он учился в Гельсингфорском университете. Его хорошо знал по службе в царской армии мой друг генерал Дмитрий Карбышев. А познакомился он с Маннергеймом ещё в тысяча девятьсот одиннадцатом году, когда учился в Николаевской военно-инженерной академии...
— Я не утомил вас своими вопросами? — улыбнулся Александр Михайлович.
— Что вы, голубчик! — Шапошников тоже улыбнулся. — Вы правильно поступаете, что стараетесь побольше знать своих вероятных противников, тогда их и бить легче... Да-с, Александр, легче. — Он помолчал, а потом спросил: — Мне никто не звонил, когда я был в Кремле?
— Жена звонила. Мне показалось, что голос у Марии Александровны был слегка хриплый.
— Странно! — удивился он. — Она редко звонит мне на службу. Должно быть, что-то важное. — И он потянулся к телефону.
Василевский не меньше, чем начальник Генштаба, переживал то, что случилось на Главном военном совете. Впервые документ, подготовленный Генштабом так тщательно и оперативно, Сталин забраковал. Неужели Мерецков лучше Шапошникова разбирается в вопросах стратегии и тактики? Вряд ли. Случившееся больно задело самолюбие Александра Михайловича: ведь он так старался, когда вместе с Шапошниковым работал над планом, и вдруг всё рухнуло! Он достал из папки черновик злополучного документа и стал неторопливо уточнять некоторые детали. За этой работой и застал его Шапошников. Вошёл он в кабинет хмурый. Лицо у него было какое-то угрюмое и тяжёлое.
