Глава четвертая
ИЗНАНКА
Медленно и тяжело поднимался старый часовщик по гладким каменным ступеням, спиралью струящимся в полутёмном колодце башни.
Колодец вёл к механизму. Именно туда направлялся старик.
Раз в неделю он прикасался к изнанке Времени, большим бронзовым ключом стягивал, сжимал пружину, давая новые силы сердцу больших башенных часов.
В юности у часовщика было чувство общности с этими исполинскими зубчатыми колёсами, пружинами, гирями, и ещё он думал о себе, как о части Времени. Когда куранты начинали бить, он был горд и счастлив.
Друзья отговаривали его от этой работы, но он снисходительно посмеивался и продолжал жить по-своему, считая унизительным копаться в мелких внутренностях лживых наручных часов и несчастных будильников. Если уж на то пошло, он скорее стал бы чинить песочные или солнечные часы, каким бы глупым это кому ни казалось.
Хотя иногда он, с большой неохотой, ремонтировал всё-таки часы одного друга детства, чучельника. Это стало традицией. Денег не брал. Только однажды обратился к другу с просьбой – сделать чучело маленькой птички, чей трупик подобрал как-то на пляже.
Забрав птичку у чучельника, старик поставил её на стол и часто разглядывал её, когда было грустно или легко. А ещё поставил рядом с ней старый будильник в круглом светло-зелёном, с облупившейся краской, корпусе. Старик нашёл сломанный будильник рядом с мусорным баком неподалёку от башни, подобрал, попытался починить, но почему-то не смог, только собрал и оставил в покое, дав ему возможность просто стоять на столе рядом с птичкой.
Иногда куранты барахлили, и тогда часовщик чинил и смазывал механизм, а потом долго сидел в своей каморке и слушал как стонет ветер за стенами башни и, тихо лязгая и шепча что-то, аритмично живёт изношенная непосильной работой машина. В такие минуты часовщику казалось, что других людей вообще нет на Земле, и он живёт в этой башне один на всём белом свете, неуязвимый для Времени, потому что остался единственным его Хранителем, и без его – часовщика – работы всё остановится.
Порой часовщик напивался. И когда оживал вдруг колокол курантов, мастеру становилось страшно – казалось, Время смеётся над ним из-за того, что он так серьёзно относится к своим наблюдениям, ощущениям, мыслям.
А наутро всё становилось прежним. Часовщик выходил на улицу, шёл издали полюбоваться вместе с другими людьми на ослепительно-белый циферблат башенных часов, на стрелки, сверкающие позолотой, на вечные римские цифры. Погуляв немного, старик возвращался.
