И наступила тишина. Аппарат не гудел. На улице не грохотало. Бобина кончилась. И только лампа горела. Антон нажал выключатель. Всё! Словно ничего и не было. На полке у стены лежала открытая пустая коробка от киноплёнки. И две закрытых. Антон попробовал на вес – не пустые. Повозился, снял бобину с аппарата, положил в пустую коробку. Достал из боковой сумки большой свёрнутый брезентовый пакет, тряхнул, уложил в него находки и направился к выходу. По ступенькам, хоть путь и проверенный, ступал осторожно.
Глава 19
Я устал. Мы всё устали. И всё же. Позволим себе некоторые вольности. В мыслях. Мы предполагаем – как же без этого? – самые разнообразные варианты развития своей собственной судьбы, вплоть до самого печального, закономерного и неизбежного, что нас вообще-то тем меньше волнует, чем выше значимость решаемой нами задачи. Видимо, жизни противостоит нечто большее, чем смерть, и именно наличие этого большего позволяет назвать существование жизнью. И всё же по-детски хитро, по-взрослому изобретательно обходим, огибаем, обползаем, замалчиваем пугающие нас своим несоответствием нашему мирку умозрительные прогнозы.
Рой заставил себя отвлечься от обыденности, обратить мысли к тому, чего долго и трусливо избегал. Главное – улыбка и немного фривольности. Ну, предположим, надо же такому случиться, шторки задёрнулись. Чувство времени отсутствует, и потому эта категория в данном случае нас не интересует, мы её не используем в ходе нашего фантастического – пока! – превращения. Прошло мгновенье – а длиться это мгновенье может сколько угодно – и твоё сознанье или часть его просыпается. Ты осознаёшь своё я, но без всякого на то желания и согласия падаешь в рвущий душу мрак и надеешься, что чёрный колодец – это и есть обещанный туннель.
Однако что-то не так. Даже слабая искорка света не блеснёт, ничего не светит, не мерцает, не зовёт и не притворяется путеводной звездой. Ты падаешь стремительно и чувствуешь: тело уже перестало быть привычным, родным и послушным, оно уже не принадлежит тебе, оно не принадлежит никому. Но тебя это не сильно расстраивает, ты его не ощущаешь и даже впадаешь в несвойственную тебе ересь: а нужно ли оно тебе это тело – обуза да и только. И хотелось бы испугаться – по сценарию положено – но нет страха.
Ты уже не знаешь, что это такое. Чувство полной и оскорбительной беспомощности, но всё же вызывавшее поначалу хоть какие-то слабые нотки протеста, сменяется осознанием полной неизбежности и необратимости происходящего: компромисса нет, сопротивляться бесполезно, просить – поздно, только и осталось – смириться. И тебе не жалко себя, потому что жалость – та же скрытая слабость, предполагает ответный ход судьбы в виде надежды. Но и её нет – надежды.
