Смерть в Версале[редакция 2003 г.] | страница 86

— Спасибо за комплимент, — благодарю я. — Хм… а как же слова Планш? Она говорила, что моего мужа хотят убить должники.

Этот вопрос меня давно занимает. Откуда поденщица это узнала?

— Знакомые Планш говорили, что она всегда лгала, — поясняет Робеспьер. — Слова о должниках–убийцах тоже оказались ложью, которая сильно запутала дело.

Этот человек меня восхищает. Великолепная логика!

— Вашему уму можно только позавидовать! — говорю я. — Только зачем мне убивать мужа?

— Из ревности, — говорит Робеспьер. — Он вам изменял, а ваша гордость и честолюбие не позволили вам смириться с этим.

— Ох, ревность, конечно, — страшное дело, — киваю я. — Но сразу убивать… Почему вы так решили?

Депутат колеблется.

— Я не хотел говорить это, мадам… Ведь вы умираете, не так ли? — несмело произносит он.

Я вздрагиваю.

— Это ваше? — спрашивает Робеспьер, протягивая мне окровавленный платок. — Я сразу заподозрил, что вы больны: сильная бледность, постоянный блеск в глазах. Я хорошо помню признаки чахотки. Ею болела моя младшая сестра Анриетта. Именно состоянием вашего здоровья обеспокоен доктор Друо. Помню, кузен вашего мужа сказал: «Он интересуется ее здоровьем чрезмерно, будто она должна умереть». Именно ради вашего спокойствия Друо не стал говорить, что смерть вашего мужа была подозрительной.

Я поражена. Он разгадал мою тайну. Молодец, его можно поздравить. Все равно я не раскаиваюсь, я должна была отомстить!

Я, Максимильен Робеспьер, с восхищением смотрю на эту женщину. Великолепное спокойствие.

— Вы не смогли простить мужу измены, — продолжаю я. — Вы любили его и искренне переживали его смерть. Однако гордость и ревность взяли верх. Такие женщины, как вы, не прощают.

— Это так, — произносит дама. — Когда я узнала, что он изменяет мне, у меня было такое чувство, что мне воткнули нож в спину. Я не могла смириться с тем, что я умру, а он заполучит все и будет наслаждаться жизнью. Ведь он знал, что я умираю, и осмелился так себя вести! Я должна была отомстить! Мне нечего терять! Я не жалею о содеянном. Единственное, мне жаль Планш, бедняжка. Потом я честно попыталась предотвратить другую гибель, я высыпала отравленный табак. Надо было, конечно, заменить его на свежий, но я была в расстроенных чувствах и не подумала об этом.

— Я вас понимаю, мадам, — говорю я.

Я искренне сочувствую этой женщине. Любовь, ревность и гордость сделали ее убийцей. Все последние дни жизни ее будет преследовать мысль, что она — убийца.