Я закрываю рукой лицо, потому что чувствую, как его буквально перекашивает, но не нахожу пока слов для возражения. Однако император и не готовился их выслушивать.
— Лаци?
— Её единственная обязанность — хранить вашу смерть, и мы все тут отлично это знаем. Не представляю, как можно уверить себя, что двадцатилетней девчонке, едва закончившей школу…
— Лицей!
— … двенадцать классов и зарабатывавшей на жизнь сотрясанием филе на радость публике…
— Мне нужно ещё одно пресс-папье. Сейчас же.
Тот повышает голос, чтобы перекрыть мои реплики:
— … всерьёз доверят управлять личной охраной императора. Ясно и младенцу, что все решения, которые необходимо принимать на этой должности, должны подготавливаться более опытными и компетентными лицами, которым цыганская девочка с улицы должна внимать благоговейно и трепетно.
— Но ведь у меня всё получается!
— Что конкретно получается? Два часа таращиться на графики и схемы, рассчитанные умными людьми, чтобы потом поставить свою корявенькую подпись?
— Но это и есть моя работа! Я — начальство, я не обязана все мелочи продумывать сама, я должна только принимать или отклонять работу экспертов. И с Катариной я придумала сама. Как ни крути, это лучший выход в ситуации.
— Каким образом возможно принимать или не принимать работу, ничего о ней не зная?
— Вот я и пытаюсь узнать.
— А что с Катариной?
— Она зачислила её в гвардию.
— Курсантом. Ей уже есть четырнадцать.
— Ну, замечательно, давайте соберём всех сосунков Империи во дворец. В этом ведь и состоит смысл существования личной императорской гвардии.
— Помолчите, оба.
Мы с Тотом сверлим друг друга одинаково выразительными взглядами.
— Значит, так. Лили, вам известно выражение «до первого косяка»? — если у Кристо всегда подпрыгивают обе брови разом, вверх-вниз, то Ловаш имеет обыкновение эффектно выгибать одну, правую, бровь и удерживать её на месте достаточно, чтобы это смотрелось выразительно и эротично. Да-да, и такие постеры на радость школьницам у него есть. В смысле, с бровью.
— Известно.
— Лаци, а тебе это выражение понятно? — Ловаш разворачивается бровью к Тоту.
— Вполне.
— Я рад.
Император откидывается на спинку кресла с видом человека, очень довольного хорошо проделанной работой, салютует мне бокалом с шампанским и делает сочный глоток, весьма чувственно приникая полными упругими губами к стеклу.
Вы не поверите, но он и в таком виде на постер снимался.
Когда мы с Тотом выходим из кабинета, он, не смущаясь двух моих гвардейцев, глядит на наручные часы:
