Противники молниеносно рванулись друг к другу, но тут же на миг застыли на месте с вытянутыми шеями, взъерошенными перьями воротников и чуть встопорщенными, оттянутыми назад крыльями. Тут чёрный пристукнул шпорами. Петухи, как по сигналу, взмыли вверх, ударились грудью, затем отпрянули и, откинув головы, схватились в драке, сцепившись когтями и неистово колотя крыльями.
Сил обоим было не занимать. Чёрный казался чуть проворнее, белый — спокойнее.
Они снова отскочили друг от друга и так далеко вытянули вперёд шеи, что, казалось, головы их вот-вот оторвутся. Потом, будто подхваченные злым вихрем, взметнулись высоко над землёй и сплавились в один комок, каждый яростно норовя поразить врага клювом и растерзать его шпорами. Вновь шарахнулись в стороны и вновь метнулись друг другу навстречу, сшиблись и замерли. Чёрный острым клювом вцепился врагу в гребешок, белый вонзил противнику когти в шею. Дрожа и обливаясь кровью, они как бы окаменели, пока боль не стала невыносимой и не заставила их снова отскочить.
Кровь кипела в их жилах, глаза застилал багровый туман, и бойцы, в какой уже раз, опять схватились не на жизнь, а на смерть.
Они отчаянно клевались, били друг друга шпорами и, наконец, покатились по земле, потом снова отважно вскочили на ноги, роя когтями землю и взметая тучи пыли. Вырванные перья, белые и чёрные, кружились в воздухе, будто подхваченные бурей, и сливались в диковинный цветок.
Но силы бойцов уже убывали. Пока ни одному из них не удалось победить. Они снова сцепились и тут же, с трудом дыша, отступили. Из гребешка белого петуха стекали капли крови. На груди чёрного протянулась алая лента, к которой прилипло белое пёрышко противника.
Оба стояли неподвижно, пока их не окружили хохлатки, довольные и гордые своими мужьями и повелителями. А потом смерили друг друга в последний раз злобным взглядом, словно говоря: «До завтра!» — и высокомерно разошлись, каждый со своей свитой.
Он увидел свет на бескрайних равнинах, поросших густыми, перепутанными и полегшими из-за сильных ветров травами. Какое-то время он не отходил от своей матери, слепой кобылицы, которая держалась чуть в стороне от остальных коней, хотя самые красивые из них были её детьми. Прошло время, и вот однажды в нём вдруг забурлила кровь. Он помчался без оглядки по бесконечной степи, затем высоко задрал голову, раздул ноздри, встряхнул спутанной гривой, в которой застряли колючки чертополоха, и, отвечая непонятным ему, смутным призывам, впервые в жизни оглушительно громко заржал.
