– Что шляпка!
Но для паучка и на шляпку надуть наслаждение.
И хозяин ласково осаживает зарывающегося «подручного мальчонку»:
– Павлушка! Будя! Не балуй!
А тот чувствует в этом обрыванье похвалу и усердствует, и измывается над покупателем.
– В торговцы выхожу!
Что за типы эти маленькие паучки. Ба, какая встреча!
У саней в «по-клюквой», – по московскому говору, – у оглоблей обожженные концы.
А, эти сани ездили собирать:
– На погорелое место.
Первое правило, – обжег слегка концы оглоблей у саней и поехал сбирать:
– На погорелое место. Такой порядок. Так заведено.
Вез мужик в Москву «грибной товар».
Где-нибудь за десять верст его встретил перекупщик, купил гуртом и, «чтобы не перекладать», на его же санях поехал торговать.
Где ты сейчас, деревня, промышляющая грибом и сборами на будто бы погорелое место?
Сидишь на постоялом и в сотый раз пересчитываешь гроши, за которые у тебя купили товар, и все недосчитываешься полтины, на которую тебя обсчитал перекупщик?
Или поддерживаешь «равновесие государственного бюджета»?
«Груздя в нонешнем году мало».
А что за чудные сценки разыгрывались когда-то около кадушек с солеными груздями.
Протискивалась сквозь толпу купеческая хозяйка:
– Людские грузди есть?
– Пожалте, хозяюшка.
И торговец открывал кадушку.
Сверху во всю кадушку плавал груздь. Груздь-великан. Повернуть, – насквозь красная ржавчина.
– А для себя груздика не возьмете?
– Для себя берем в Охотном.
– Из одного леса груздь, сударыня! Были грузди «для людей» и «для себя».
Был «артельный груздь», – еще хуже, чем «для людей». Теперь выбор мал.
– До двадцати трех копеек груздь доходит! – хлопает себя по бокам старушонка, не обращаясь ни к кому, жалуясь всей толпе.
Мало опенок. Нет совсем «лисички». Мало «белых отварных».
– Постная белорыбица! И вот постная белорыбица! Дух от «постной белорыбицы» «шибает» за сто шагов. Это – квашеная кочанная капуста.
«Крепко пахнет». И нет толокна!
Еще двадцать лет тому назад сказать, что на «грибной» не будет толокна, – не поверили бы:
– А что ж Москва на первой неделе есть будет? Кто теперь ест толокно?
Уходит «старая Москва».
С маковым молоком чай еще пьют.
Но немного.
На всем рынке маку две кадушки.
Зато редьки – «сколько угодно».
– Редька триха, редька ломтиха, редька с квасом, редька с маслом, редька так! – по-старому выкрикивают продавцы.
Редьку и чудовищные баранки покупает больше молодежь. Старый московский обычай – надеть на шею, как хомут, огромную баранку и, на потеху толпе, носить на плече колоссальную редьку, похожую на палицу.
