боль внутри. – Неужели это ты?! Ты ниспослан мне небом в эти труднейшие для меня и
для всего Прованса [Прованс (фр. Provence, букв. «провинция», окс. Proven;a) -
историческая область на юго-востоке Франции со столицей в городе Экс] дни.
Несмотря на то, что взгляд путника преисполнен был благодарности за дела былые, сам он
не разделял вспышки радости святого отца.
– Не льстите мне, святой отец, и не обманывайте себя, почем зря, – произнес он в
полголоса. – Вы правы, я – тот самый лекарь, который обязан вам жизнью и готовый в
любой момент отдать вам все, что у меня есть. И если наша встреча сегодня – знак
Провидения, то все же не стоит приписывать мне силы Всевышнего.
Священник подошел и заключил путника в крепкие объятия.
– Ну что ты, Мишель, мой добрый друг. Именно в этот миг ты можешь мне помочь,
именно сейчас… Не стоит терять ни минуты. Все в руках Господа нашего, и именно он
послал мне тебя… Скорей же, скорей!
Он потянул лекаря за отворот плаща, призывая сдвинуться с места и поспешить за ним.
Тот нехотя подчинился, ускоряя шаг, но мало веруя в возможность что-либо изменить. Все
это уже виделось ему не так давно.
Скрипнула дверь, и они вошли в полутемную комнату, где на столе догорал огарок свечи.
Затхлый запах ударил в нос, стоны и детский плач слышались из разных углов.
– Отворите окно, – решительно приказал лекарь, пока глаза привыкали к темноте, – дайте
свежего воздуха. Если в вашем доме, отче, есть еще свечи, зажгите. Пусть будет светло. Не
стоит хоронить живых раньше времени.
По всему видно было, что он окунулся в привычную среду, движения его стали быстры, но
размерены, указания резки и четки. Кажется, весь окружающий мир перестал для него
существовать, сжавшись до размеров небольшой комнаты, в которой оставались только
трое больных: женщина и двое детей, страдающие от невыносимых болей. Он видел, как
жар сковал их тела, видел остекленевшие от мук, одурманенные глаза, вытирая испарину
со лба, чувствовал дрожь в членах.
– Вы ранее показывали их врачу, отче?
Священник отрешенно покачал головой из стороны в сторону.
– О чем ты говоришь, Мишель?! – его страдания за близких были безмерны, так что на
него жалко было смотреть. – В Эксе давно уже не осталось врачей: одни из них умерли, другие, я думаю, так же больны, а здоровые поспешили покинуть город раньше,
испугавшись смертельной болезни.
– Люди трусливы, – резюмировал Мишель, промывая гноящиеся язвы маленькому
мальчику, бьющемуся в бреду. – Но может быть это и к лучшему. Я согласен далеко не со
