на улице, еще при жизни обезображенные смертельной болезнью. Смерть настигала людей
повсюду, и теперь, боясь покидать свои жилища, люди не торопились хоронить умерших, оставляя их там, где жизнь покинула тело. Выплескиваемые прямо из окон продукты
жизнедеятельности гнили в огромных лужах, распространяя зловоние по всему городу, порождая ужасную антисанитарию, способствующую еще более стремительному
распространению эпидемии.
Город погружался в ад, засыпанный горой изуродованных трупов, разлагавшихся на жаре, источающих смрадные запахи.
Но святой отец не видел этого безумия, сейчас для него существовал лишь небольшой дом
с низенькой дверью и широким окном, в котором живет его семья: жена и двое маленьких
детей. Мальчик и девочка. Божий дар для него грешного.
Не заметив препятствие, он споткнулся обо что-то, и полетел наземь, услышав
пронзительный стон. Городской нищий, закутанный в тряпье, не мог ни подняться, ни
даже проронить ни слова и только упорно мычал, протягивая к нему костлявую руку со
скрюченными пальцами. Черные гниющие пятна покрыли все лицо бедняги, язвы вокруг
шеи открылись и кровоточили. Жить ему оставалось совсем немного.
Не в силах лицезреть муки человеческие, святой отец отвернулся в сторону, лишь осенив
умирающего крестным знамением, и, прихрамывая, побежал дальше. Совсем рядом его
ждет родной дом и заветная дверь.
За очередным изгибом улицы, когда осталось пробежать совсем немного, он совершенно
неожиданно наткнулся на живого, мерно бредущего от окраины, едва не сбив его с ног.
– Простите, отче, – извинился путник, провожая взглядом убегающего священника и
чувствуя свою вину за то, что попался ему под ноги в столь неподходящий момент.
Святой отец внезапно остановился, ноги словно вросли в мостовую, знакомые интонации
возродили в душе недавно забытые чувства. Он пристально оглядел прохожего, смиренно
склонившего перед ним голову. Пыльные одеяния, тяжелая сума, бесформенный картуз, из-под которого выбивались средней длины волосы с проседью, борода с аккуратными
завитыми усами и самодельный посох, вырезанный из толстой палки, призванный
облегчить путнику дорогу.
Спустя минуту немого ожидания, не выдержав устремленного на него тяжелого взгляда, неизвестный поднял свои светло-серые глаза, переполненные безвременной грусти и
мудрости, вызвав тем самым крик удивления и одновременно облегчения у священника.
– Мой дорогой Мишель! – нечаянная радость от встречи затмила на мгновение жгучую
