Он поблагодарил офицера и на вопрос того: "Понял ли?" - отвечал: "Вполне отлично понял, ваше благородие", - и, когда офицер отошел, заметил товарищу с тонкой усмешкой:
- Не верь ты эфтому ничему, Гришка... Право, не верь...
- Тебе, что ли, дураку, верить? - осердился Шип.
- Дурак-то выходишь ты, а не я...
- Это как же?
- А так же! Пущай бумага вышла, а будет нужно выдрать, выдерут! - тоном глубокого убеждения говорил Архипов. - Теперче ты марса-фала вовремя не отдал или, примерно, сгрубил... Ну как тебя не выдрать как Сидорову козу? Или опять же, рассуди сам, умная голова, что с тобой делать, ежели ты пьян напился и пропил казенную вещь? Ведь не в Сибирь же... Разденут, да и всыплют...
- Врешь... В "темную" посадят.
- Какие еще выдумал "темные"? - насмешливо кинул Архипов.
- Карцырь, значит, такой будет...
- Карцырь?! - переспросил Архипов.
- Да, брат... Вчерась старший офицер наказывал его ладить. И сказывал Плентий плотник: "Будет этто каморка в трюме темная и узенькая; не повернуться, говорит, в ей". Ты пьян напился или в другом проштрафился - и сиди там один на хлебе и воде... Это заместо порки...
- Заместо порки?
- Да.
С усмешкой поглядел Архипов на товарища и с победоносным видом сказал:
- А ежели двадцать матросов наказать надо? Тогда как с карцырем?
Шип задумался.
"В самом деле, как тогда?"
- Говорю тебе, Гришка, не верь... Бумага бумагой, а выпороть надо выпорют... Переведут в штрафные и исполосуют спину... Тогда ведь можно?..
- Штрафных можно...
- То-то оно и есть. А то еще карцыри выдумал. Нешто ребенки мы, што ли?.. Без линька, братец, никак невозможно.
- А у нас на "конверте"... Небось капитан не приказал.
- Не приказал! До первого случая...
- Ну, это ты, Василий, врешь... У нас никого еще не пороли, а уж плаваем мы год...
- Командир такой... чудной... Этакого я, признаться, отродясь не видывал... А другие... сам знаешь... Без эстого во флоте нельзя! Однако давай, братец, отдыхать!.. Что зря болтать... Нам все равно недолго околачиваться... Вернемся в Расею, в чистую уйдем!.. - проговорил Архипов, видимо не желая продолжать пустяковый, по его мнению, разговор.
И оба они растянулись у орудия.
II
У шкафута собралась кучка молодых матросов "первогодков". Один из них, Макар Погорелов, бойкий малорослый блондин, смышленый, с живым лицом, тихим возбужденным голосом рассказывал:
- И станут теперь, братцы, на цепь сажать... в самый трюм, значит, в темную... И приказ такой вышел: звать, мол, ее, темную-то, "Камчаткой"...* И скуют этто цепьми ноги и руки, и сиди... не повернись... Там, братцы, ходу нет - тесно. А окромя сухаря и воды, ничего есть не дадут!.. А уж зато линьком ни боже ни! Никто не смеет!
