Он был печален, но когда печаль его касалась губ, раздвигались они в улыбке, что казалась золотой вуалью, накрывшей землю. А иногда грустила его улыбка лунным светом.
Он улыбался, и как будто пели его губы на свадебном пиру Жизни.
Он не был Богом. Он был грустью и улыбкой.
Говорит Сын Человеческий «О радости и страдании»
Ваша радость есть ваше страданье без маски. И тот же самый фонтан, в котором ваш смех бурлит, наполненный вашими слезами. Да и как бы могло по-другому быть? Чем глубже страданье погребено в землю вашего бытия, тем больше радости понять способны вы.
Что есть сосуд с вином, как не кувшин, что в печи горшечник обжигает? Что есть флейты звук, услаждающий вашу душу, как не дерева чурбан, изрезанный ножом? В радости вглядитесь в глубину сердец, и вы найдете, что только то, что заставляет вас страдать, дает вам радость. Когда печальны вы, вглядитесь в сердце вновь, и вы увидите, как истина о том рыдает, что удовольствие вам доставляет.
Некоторые говорят: «Радость больше, чем страданье». А другие спорят: «Нет, страданье несоизмеримо больше».
Но говорю вам я, они – неразделимы. Они идут рука об руку друг с другом, и если кто-то из них сидит подле вас за столом, то знайте, что другой в кровати вашей спит. Воистину они подобны чашам весов, в одной – страданье ваше, а в другой – вся радость. Только когда пусты сии чаши, равновесие наступает. А надобна ль пустота?
Свидетельские показания Руманоса, поэта-грека
Иисус-поэт
Он был поэтом. Он видел нашими глазами и слышал нашими ушами, и тишина наших слов слетала с его уст.
Его сердце влетало поющей птицей севера и юга. Мое сердце слышит его слова: «Милая маленькая зеленая трава, ты должна быть со мной в царстве моем, вместе с дубами византийскими и кедрами ливанскими».
Он любил весь мир, он казался Иисусу лицами детей.
Он любил гранаты или чашу вина, наполненную добротой.
И он любил миндаль цветущий. Его любовь накрывала золотой вуалью всю землю.
Он ведал озера и небеса. Он говорил о жемчужинах света, о звездах, что усеивают нашу ночь.
Он ведал горы, как никто из нас, и долины, что открывали ему свои живые и мертвые тайны. Пустыни жили в его молчании и сады в его смехе.
Ах, он был поэтом, сердце которого живет в просторах небесных, и его песни пели в наших ушах, и люди в других землях считали их песнями своей молодости.
Я тоже был поэтом когда-то, но когда предстал я перед ним в Вифании, то понял, что такое поэтический дар. Ибо в его голосе звучали раскаты грома, и слезы дождя, и веселье танцующих на ветру слез.
