В те годы бурного развития флота в специалистах была большая нужда. Карьера совершалась быстро. Командные должности мы, молодые, занимали, не успев созреть. А работа подпирала, времени ни на раздумье, ни на раскачку не полагалось. Правда, океан учил уму-разуму тоже без проволочек, и за малые годы мы испытали не один форс-мажор. Но ведь морская практика так многообразна. Чтобы ею овладеть, нужно много-много плавать. Никакой учебник не научит, только собственный опыт. Годится и горький, лишь бы не последний в жизни.
Шторм к концу моей вахты уже ревел. Мы мчались так неудержимо, что волна догоняла в замедленном темпе. На гребне волны судно зависало непозволительно долго. Серфинга, о котором мы в те времена и не слыхивали, не получалось. Корпус проваливался, просто тонул, тогда как нос и корма обнажали штевни. При этом резко нарушалась остойчивость. Раз за разом вкатывались на палубу клокочущие буруны, опасно погребали под собой трюмные люки, яростно ударяли в носовой кап. Под ним, в кубрике, оказалась отрезанной почти половина экипажа. Люди там, слыша, что творится наверху, не имея от командования никаких сведений, сильно встревожились и, как после выяснилось, близки были к панике. А командование на мостике приходило к пониманию: волна с кормы нам не услужливый помощник, а опасный попутчик, выжидающий момент нанести в спину роковой удар.
— Надо носом на волну вставать и людей из носового кубрика переводить в корму, — озабоченно сказал капитан и разрядил беспокойство шуткой: — Не то ребята без ужина останутся.
Было же не до ужина. Его кок и приготовить не сумел. Было и не до шуток. Едва приняли новое решение, как «Ясень» погрузился в пенную водную массу по самые крылья мостика и стремительно повалился на левый борт. Удержались на ногах, только крепко хватаясь за что попало. В штурманской выгородке с прокладочного стола давно слетели карты, а теперь из шкафчика с громким стуком вывалились тяжелые тома лоций. Из радиорубки доносились глухие восклицания «маркони». Рулевой повис на штурвале. «Ясень» с трудом выпрямился. Капитан громко скомандовал:
— Лево на борт!
Матрос, это был уже не Артемов, а сменивший его моряк, не столь расторопный, не успел выполнить команду. В корпус снова ударило, будто тараном. Вода хлынула через рубку. Теперь «Ясень» падал на правый борт. За переборкой охал радист, рухнувший на передатчик. Мы с капитаном ухватились за третьего штурмана, он, крепыш, нас сдержал. А рулевой матрос едва не вылетел на крыло в распахнувшуюся дверь. Получив свободу, колесо штурвала раскрутилось до упора. Постанывая от ушибов, моряк вернулся к своему посту и в замешательстве воскликнул:
