Обещал моряк вернуться... - Петр Рябко

Эту незатейливого и запоминающегося мотива песню я услышал в моем родном селе Пушкари, раскинувшемся на высоком берегу Десны-красавицы. Был цветущий май. Немногие уцелевшие после войны деревья белой акации вечерами источали такой сладкопряный аромат, что, проходя мимо них, каждый колхозник, переживший тяжелые времена, видевший кровь и смерть, становился мягче и добрее.

Запах цветущих акаций обволакивал, завораживал и отгонял нерадостные мысли, если таковые были (а они были, их хватало с избытком!). А мне, хлопцу-подростку, хотелось любить, хотелось встретить красивую и нежную.

В этот теплый вечер, опустившийся на село мягкими ветвями цветущих деревьев, звонкий девичий голос вдруг запел:

Я не запомнил всю песню, но эти слова остались в памяти на годы, на всю жизнь. Не знаю, какая пушкаревская девушка пела, не знаю, кто привез в далекое от моря украинское село песню о моряке, не вернувшемся к любимой, — я больше никогда не слышал ее. Но помнил этот грустный куплет.

Память сохранила многие картинки из далекого детства. И одна из них: ранним летним утром, еще не совсем проснувшись, выходишь во двор; мягкое солнышко омывает твое лицо нежным теплом; высоко поднявшаяся огородная зелень в лучах солнца смотрится как сказочные, еще не познанные по книгам, джунгли; куры тихо кудахчут, склевывая высыпанное мамой зерно, — и я, маленький мальчик, неосознанно, всем юным телом понимаю, какая это великая радость — жизнь, какая прекрасность окружает тебя. В эти недолгие минуты ты растворяешься в природе, как молоко в воде, и становишься одним целым с ней.

Великий русский писатель Иван Куприн тоже помнил такие мгновения и писал: «Как милы, как хороши люди в ясное утро… Они еще сродни детям, зверям, растениям».

…Шли годы. По иронии судьбы, я стал моряком, капитаном дальнего плавания, хотя, оканчивая школу, мечтал быть журналистом. Но нет худа без добра. Вряд ли в «журналистской одежде» я увидел бы десятки стран и сотни портов мира, а морская униформа с четырьмя капитанскими шевронами позволила сделать это. Капитанство привело меня однажды в далекий северный порт Лервик на Шетландских островах, и там я встретил мою большую любовь, мою богом посланную светоносную Гину.

Через три месяца Гина прилетела в Литву. 18 февраля мы поехали на моем «форде» в Клайпеду. В тридцати километрах от Вильнюса, в маленьком городке Вевис, у самой дороги стоит старинная русская церковь. Я много раз ездил этой дорогой и видел, что рядом с церковью «притулился» маленький аккуратный домик, без сомнения, домик священника. Мороз был градусов под двадцать. Я остановил машину у обочины. «Что-то «дворники» замерзли, — пояснил Гине, — посиди немножко, я схожу в домик, попрошу теплой воды».