— Итак, по-вашему, Аид — величайшее божество, могущественнее Аллаха?
— О да,— паша рассмеялся,— так оно и есть.
— Я видел ступени внутри беседки.
Паша кивнул.
— Мне бы очень хотелось посмотреть, что находится за ними.
— Я боюсь, милорд, что это невозможно. Вы забыли, что подземный мир существует только для мертвых.
— А вы сами входили туда, ваше превосходительство?
Улыбка паши была холодна как лед.
— Спокойной ночи, милорд.
Я кивнул.
— Спокойной ночи, ваше превосходительство.
Я повернулся и пошел к лестнице, что вела в мою спальню. Янакос сразу же поплелся за мной. Я обернулся.
— Да, мне просто хотелось знать... Ваша рабыня... Гайдэ... Где она сейчас?
Паша пристально смотрел на меня.
— Я только что заметил,— продолжал я,— что она не прислуживала нам сегодня. Может, с ней что-то случилось?
— Ее немного лихорадит,— произнес он наконец.
— Ничего серьезного, я надеюсь?
— Пустяки, не стоит беспокоиться.— Глаза его сверкали.— Спокойной ночи, милорд.
Я поднялся в свою спальню. Янакос следовал за мной. Я, конечно, закрыл дверь, но знал, что он стоит там на страже, ожидая чего-то. Весь внимание. Когда я лег, то почувствовал что-то под своей подушкой. Это было распятие Гайдэ. К нему была прикреплена записка: «Дорогой Байрон, храните это рядом с собой. Со мной все в порядке. Будьте храбрым, что бы ни случилось». И подпись:
«Eleutheria» — «Свобода». Я улыбнулся и зажег свечу. Немного помедлив, я зажег все свечи, которые смог найти. Я разместил их вокруг кровати, так что они образовали огненную стену вокруг меня, затем сжег записку над огнем, наблюдая, как она превращается в пепел. Веки мои начали слипаться. И я почувствовал страшную усталость. Не успев до конца осознать это, я уже провалился в сон.
Паша вновь явился ко мне во сне. Я не мог ни пошевелиться, ни вздохнуть, не слышал ничего, кроме стука собственной крови в ушах; он оказался на мне — отвратительное порождение тьмы. Тяжелый, с острыми, словно у стервятника, когтями, он проник в мою грудь, упиваясь кровью. Я попытался открыть глаза, и когда, как мне показалось, я проснулся, свечи не горели, только непроницаемая тьма обступила меня со всех сторон. Я поднял взор, и мне привиделось лицо паши. Он улыбался мне. Легкая усмешка, исполненная сладострастия, играла на его лице, обращенном ко мне, но, когда я посмотрел в его глаза, в них я не увидел ничего, кроме темной пустоты. Мне казалось, что я погружаюсь в нее. Темнота была бесконечна и вездесуща. Я закричал, но не услышал собственного крика. Тогда я понял, что стал частью этой тьмы. Затем все исчезло.
