Шли дни, и Марко заметил, что Рэт становится сильнее, и очень этому радовался. Они часто отправлялись в Хэмстед Хиз и гуляли там под солнцем, продуваемые ветром. Здесь Рэт занимался физическими упражнениями, которые, как он надеялся, должны были развить его мускулы. Теперь после ежедневного путешествия Рэт выглядел уже не очень усталым. Даже лицо не казалось таким сморщенным, а в маленьких пронзительных глазках не полыхала прежняя ярость. Разговоры мальчиков всегда были длинные, Рэт хотел знать, знать, знать.
— Отец может разговаривать с тобой так, словно ты уже взрослый, — как-то сказал Рэт приятелю. — И он знает, что тебе понятно, о чем он говорит. Если бы он вот так же решил поговорить со мной, то ему бы все время приходилось помнить, что я ничего не видел, кроме сточных канав.
Мальчики вели разговор в своей комнате, уже в постелях, как это у них вошло в обычай. Часто они садились, обхватив колени руками, Марко на своем тощем шишковатом матрасе, Рэт на жестком диване, но даже не замечали неудобств, таким захватывающим казалось им не изведанное доселе чувство товарищества. Никто из них прежде не говорил по душам с каким-нибудь другим мальчиком, а теперь они находились вместе круглые сутки. Они откровенно рассказывали друг другу, о чем думают, они делились друг с другом такими мыслями, которые раньше не приходили в голову, или они таили их про себя. И в откровенных беседах они узнавали не только друг о друге, но и о себе тоже. Марко вскоре понял, что восхищение, которое Рэт испытывает перед его отцом, — бурное и странное чувство, овладевшее Рэтом всецело. Это даже стало казаться Марко чем-то вроде религиозного преклонения. Он, очевидно, думал об отце не переставая. Поэтому, когда Рэт сказал ему, чт0, по его мнению, думает о нем Лористан, Марко обрадовался, вспомнив, что может кое-что рассказать.
— Отец вчера говорил, что у тебя очень хорошая голова и сильная воля. Он еще сказал, что у тебя замечательная память, которая только нуждается в дополнительной тренировке.
Рэт заерзал на диване и сильнее стиснул руками колени.
— Неужели? Неужели он так сказал?
А потом опустил на колени подбородок и несколько минут сидел молча, глядя прямо перед собой, и затем спросил:
— Марко, — спросил он странным, хриплым голосом. — Ты ревнуешь его?
— Ревную? — удивился Марко. — Почему ты спрашиваешь?
— Ну, я хотел сказать, ты когда-нибудь ревновал? Ты знаешь, что такое ревность?
— Не думаю, — по-прежнему удивленно ответил Марко.
