В ее широко раскрытых глазах плясало пламя свечей, когда она шла к алтарю во главе процессии из родственников Виллере и Наварро. Неловко споткнувшись о неровный камень в полу, она сразу почувствовала, как Раф подхватил ее под руку. Поблагодарила ли она Рафаэля за это? Она не была уверена и лишь слабо улыбнулась в ответ на радостное выражение лица ожидавшего их священника. Тихим голосом она повторила клятву, и холод знаменующего этот союз кольца скользнул по ее пальцу. Рафаэль помог ей надеть кольцо на свой палец. Над их склоненными головами прозвучало благословение. С громким скрипом двигалось перо по книге регистрации, когда она в последний раз выводила свою девичью фамилию. Пришлось бесконечно долго ждать, пока более тридцати ближайших родственников тоже поставят в книге свои подписи. Наконец все закончилось.
Экипаж ожидал их прямо у входа, поблескивая при свете фонаря под вновь начавшимся дождем. Едва новоиспеченные супруги вышли из церкви, как грянул гром, раскаты которого заглушила приятная мелодия скрипок. Это был оркестр бродячих музыкантов, стоявших перед экипажем по щиколотку в грязи в надежде получить за свою музыку хотя бы несколько пенни.
Оценив положение, Рафаэль вытащил кошелек и бросил его кучеру, затем помог Кэтрин забраться в экипаж, и они сидели, молча улыбаясь, пока раздавали пожертвование. Молодая жена оценила этот поступок, но неожиданная тишина ее смущала. Она посмотрела на Рафаэля, затем перевела взгляд на Плацдарм.
В темноте угадывалось бледное пятно, а когда блеснула молния, Кэтрин увидела мужчину. Это был мелкий воришка, запястья и лодыжки которого были заключены в колодки, перед собой он держал обвинительное заключение. Его выглядывающие из отверстий руки посинели и безжизненно свисали, а подбородок упирался в доску, ограничивающую его движения. Дождь струйками стекал по неприкрытому лицу, и он смотрел прямо перед собой, не проявляя ни малейшего интереса к проходящей перед ним пышной процессии.
Экипаж тронулся и Кэтрин отвернулась, но ей показалось, что выражение безысходного страдания на том бледном лице останется в ее памяти на всю жизнь.
«Un repas de Lucullus»[59].
Эта фраза повторялась снова и снова, когда гости собрались за длинным столом, который, к всеобщей радости, разместили в огромном помещении, образовавшемся после того, как настежь открыли двери между столовой, небольшой гостиной и просторным салоном. Покрытый скатертью стол слуги дома Виллере сервировали на сотню людей. В центре, на почетном месте, стоял
