Вспоминаю, как дед растапливает печку. Не торопится. Он никогда не торопился. Он был молчун. Слова не вытащишь. Но коренная, виноградная его мудрость всегда была со мной.
Вот старый, вечный, настенный календарь Мош Бордея. Дед опять отмечает в нем что-то. Мош Бордей не был даже грамотным — он не умел читать и писать. Зато разработал собственный календарь. Он висел у нас в коридоре.
По календарю Мош Бордея в году не было дней, а были только праздники. Календарь у деда был не квадратный, а круглый, и не бумажный, а деревянный — дни нанесены на круглый толстый срез старого дерева, с бесчисленными тонкими годичными кольцами. На срезе старого дерева обозначены праздники. Их много. Советские — обозначены звездочками. Еврейские праздники отмечены звездами Давида, православные — желтыми крестиками. Древние, языческие праздники — всякими рисунками, похожими на пещерную живопись. Полнейшая теологическая путаница, царившая в этой системе праздников, для деда была основой дворового миропорядка. А поскольку Мош Бордей управлял винным погребом, принятый им миропорядок так или иначе, вольно ли невольно ли, разделяли все жители двора. Рядом с каждым символом, обозначающим праздник, на календаре вырезана цифра: «100», «150», «200». Значение этих магических цифр очень любил объяснять Вэйвэл Соломонович Вахт. Часто его можно было застать у календаря Мош Бордея — Вахт с гордостью показывал его своим горбоносым друзьям из других дворов и улиц, когда те приходили по праздникам к нам.
— Вот, пожалуйста. Восьмое марта — сто пятьдесят литров. Первого мая — двести литров. А на Пасху — четыреста. Это сколько мы выпьем. Это же известно заранее. Мош Бордей знает людей. Нас с вами. Добрый вечер! — говорит с радостью Вахт, когда к календарю подходит сам Мош Бордей, и скромно добавляет. — Мош Бордей, я извиняюсь. Там, во дворе, просят еще баночку.
— Кто просит? — спрашивает Мош Бордей хмуро.
— Я, — после паузы тихо признается Вахт.
— Я, — не бросает Вахта в позорном одиночестве Славик — он тоже всегда там, где праздник.
— Я! Я! — раздаются из-за спины Славика голоса горбоносых друзей Вахта.
Теперь Вахт — не один, теперь он представляет народ. Вахт улыбается, потому что не был уверен, что народ встанет за ним, так быстро. Мош Бордея — по одиночке — боятся. Ходить к нему за вином стараются толпой. Народу не откажешь. Так считается.
— Принеси, — говорит Мош Бордей хмуро и протягивает Славику ключи от погреба.
