Дмитрий Иванов
Праздник урожая
Славик протянул руку к крану горячей воды и убавил напор. Напор тонких струй стал слабей. Славик с удовольствием подставил голову под воду. Он был, что называется, и ладно сложен, и крепко сшит. Длинные ноги — сейчас обтянутые струями воды. Задница — крепкая, жилистая. Спина боксера — последний раз подававшего надежды лет десять назад. Славику тридцатник.
Он принимал душ уже минут десять, старательно. И улыбался. Наконец выключил воду. Потянулся за полотенцем, выставив мокрую ногу из душа. Вытерся — с ног до головы, не торопясь, с удовольствием. По-детски яростно, почти насухо растер шевелюру. Потом одну ногу, вторую. Грудь. Живот. Пах. Руки — одну, вторую. Спину. Накинул халат. Маленькое, а удовольствие. После душа — в уютный махровый халат. Посмотрел на себя в зеркало. Следующую минуту посвятил прическе — волосы уложил на аккуратный пробор. Пшикнул флакон одеколона.
Славик посмотрел на себя, шутливо-сурово, в зеркало. Легко похлопал ладонью по гладко выбритым щекам. Быстро и глубоко наклонил голову влево-вправо — боксерская привычка. Теперь бесполезная, но пусть будет. Что, мешает? Нет, не мешает.
Потом он открыл дверь ванной и бодро шагнул через порог.
В трех шагах от него стоял человек. Лицо Славик не успел разглядеть — потому что увидел пистолетное дуло.
Оно смотрело ему прямо в лоб.
Человек держал пистолет в вытянутой правой руке.
Через секунду он выстрелил Славику в голову.
Больше ничего Славик не видел.
* * *
Я постараюсь рассказать все так, как оно было.
Это — дерево, наше старое дерево. Длинные побеги старого виноградного дерева тянулись вдоль всего двора.
Вдоль всего двора, от калитки до самой дальней квартиры, на уровне крыш — для кроны дерева, для его жилистых, суставчатых рук поставлены были опоры, между ними — паутина из тонких металлических труб. На этой самодельной конструкции проходила жизнь дерева, вдоль нее разрастались по двору в поисках нового пространства его чуткие всеядные руки.
А еще — наше общее дерево тогда было небом, оно укрывало собой большую часть бесконечной — так говорят — вселенной, над старым двором. Примерно на его середине, прямо над квартирой номер три, в которой жил тогда я, рук у дерева становилось меньше, они были толще и жилистей, суше, это были его главные руки, и кое-где на них уже старчески топорщилась сероватая древесная кожа. Потом, спускаясь вдоль опор, с неба к земле, руки вдруг сливались в один толстый изогнутый ствол — внутри палисадника он, наконец, встречался с землей. Там было начало дерева, там были его крепкие корни.
