— Оставь его! — крикнул он. — Он ничего такого не сделал!
Ударив Гальбу хлыстом еще несколько раз и завершив дело увесистым пинком, Агесандр поглядел на Ганнона. Его ноздри раздулись.
— Что ты сказал?
— Собирать сливы — легкая работа. Почему бы ему не попытаться? — прорычал Ганнон. — Человек споткнулся, вот и все.
Глаза сицилийца расширились от гнева и изумления.
— Ты смеешь говорить мне, что нужно делать? Ты, червивый кусок нечистот?
В это мгновение Ганнон все отдал бы за меч в руке. Но меча у него не было, только гнев. Впрочем, в горячке было достаточно и этого.
— Это я-то? — презрительно ответил он. — А ты — просто низкородный сицилийский мерзавец. Будь у меня ноги в дерьме, я бы их о тебя не вытер!
Внутри у Агесандра что-то щелкнуло. Подняв хлыст, он ударил Ганнона в лицо окованным металлом кнутовищем.
Раздался громкий хруст, и юноша почувствовал, что в носу сломался хрящ. Наполовину ослепший от сильной боли, он отшатнулся, инстинктивно закрываясь руками от следующего удара. Не было возможности подобрать камень, хоть что-то, чтобы защитить себя. Агесандр кинулся на него, как лев на добычу. Через плечо по спине Ганнона ударил хлыст, кончик которого впился ему в ягодицу. Со свистом улетел назад и спустя удар сердца вернулся, раз за разом прорезая его кожу на обнаженной спине. Ганнон пятился, но хохочущий сицилиец наступал. Когда юноша споткнулся о корень дерева, Агесандр толкнул его в грудь, и Ганнон растянулся на земле. Сбив дыхание, он не мог ничего сделать, только смотрел на нависающее над ним перекошенное злобой лицо. Последовал мощный удар ногой в бок, и сломанные Варсаконом ребра снова переломились. От невыносимой боли Ганнон заорал, ненавидя себя за эту слабость. Но худшее было впереди. Агесандр бил его до тех пор, пока юноша едва не потерял сознание. Затем перекатил его на спину.
— Смотри на меня, — приказал надсмотрщик. Последовали удары ногами, и Ганнон с трудом открыл глаза. Сицилиец тут же высоко поднял правую ногу, обутую в подбитую гвоздями сандалию. — Это за моих товарищей, — пробормотал он. — И за мою семью.
Ганнон понятия не имел, о чем говорит Агесандр. «Этот ублюдок убить меня хочет», — смог лишь подумать он. Странно, но ему уже было все равно. По крайней мере, конец страданиям. Ганнон ощутил укол сожаления, понимая, что уже никогда не увидит родных. Не сможет извиниться перед отцом. Да будет так. Сдавшись, Ганнон закрыл глаза и стал ждать, когда Агесандр покончит со всем этим.
