слишком
долгое время были достоянием врача,
вынужденного по роду деятельности
заниматься индивидами, чьи неотложные
личные проблемы интересовали его в
первую очередь.
Поначалу
Фрейд совершенно не имел возможности
задаваться вопросом о глубинных
основах собственной теории и размышлять
над неизбежно возникающими при этом
проблемами исторического порядка. Его
естественнонаучная подготовка, равно
как и его практическая деятельность,
принесли мало пользы, когда он пытался
разобраться в общих предварительных
условиях любого психологического
знания. Вот почему он совершенно пренебрег
сравнительной психологией (впрочем,
полной сложных и неясных моментов) и с
ходу занялся такой зыбкой, основанной
на предположениях областью, как
первобытная история психической
субстанции человека. Покинув твердую
почву, он обошел своим вниманием этнологию
и историю, и почти непосредственно
перенес знания, приобретенные в процессе
лечения современных невротических
больных, в обширную сферу первобытной
психологии. Фрейд не вполне отдавал
себе отчет в том, что под другими широтами,
в других условиях могут господствовать
другие ценности и действовать другие
психические доминанты.
Фрейдовская
школа осталась верна эдиповской теме,
то есть архетипу инцеста — чисто
сексуалистской концепции, не учитывающей,
что «Эдипов комплекс» свойствен только
мужчинам, что сексуальность — не
единственная возможная доминанта
психической деятельности, и что инцест,
будучи неразрывно связан с религиозным
инстинктом, может представлять собой
не столько причину его возникновения,
сколько способ его выражения. По данному
вопросу я могу указать свою работу
«Метаморфозы души и ее символы»,
которая, впрочем, для многих остается
книгой за семью печатями. Сам Фрейд,
открывший «Эдипов комплекс», не
последовал за мной в направлении, начало
которому было положено им самим, и
не оказался готов признать правоту
моей точки зрения. Его «психоаналитическая»
школа так и осталась в плену сексуальной
теории.
Безусловно
— и это следует подчеркнуть — сексуальная
гипотеза обладает большой убедительностью,
поскольку она затрагивает один из
важнейших инстинктов. То же
относится
и к гипотезе о воле к власти, апеллирующей
не только к импульсам отдельных личностей,
но и к политическим и социальным
устремлениям. И все же напрасно было бы
искать в современной науке попытки
сопоставить или примирить эти две
фундаментальные, но противоречащие
друг другу точки зрения. Впрочем, как
представляется, существует лишь одна
возможность разрешения противоречий;
это — признание понятия «Самость»,
благодаря своей особой природе
охватывающего как личность, так и
общество. Опыт показывает, что архетипы
обладают свойством
