Воцарилось молчание. Евпраксия повернулась к служанке и дрожащим голосом прошептала:
— Я, пожалуй, выполню их желание. Как считаешь?
— Видимо, придётся. Денежки накопятся, а вот жизнь одна.
Ксюша согласилась и, взглянув на Карла, громко произнесла:
— Вот, берите. Он стоит у меня в ногах и закрыт рогожей.
Два разбойника спрыгнули с коней и, приблизившись, взялись за рогожу. Неожиданно Миклош, выхватив клинок из-за голенища, ловким движением перерезал горло одному из бандитов и, пока тот, хрипя и падая, упускал ручку сундука, поразил второго, яростно вонзив лезвие под рёбра. А потом, оскалившись, обернулся к Карлу:
— Ну, приятель, получил по заслугам?
Но Головорез тоже был не промах. Он достал прикреплённую к заднику седла деревянную палку, на которой болталась цепь с металлическим шариком, сплошь утыканным острыми шипами, и, раскручивая цепь, засвистевшую в воздухе, двинул лошадь на венгра. Тот пытался отбиться, но, понятное дело, положение пешего и конного не равны; шарик обрушился на голову Миклоша и в мгновение ока проломил ему череп. Парень рухнул на землю как подкошенный.
А Головорез, продолжая размахивать палкой, прорычал зловеще:
— Ну, кто следующий? Я предупреждал...
Ксюша отозвалась:
— Не сердитесь... простите... забирайте сундук, пожалуйста...
Карл ответил:
— Убирайтесь прочь из повозки! Станьте сбоку. Руки на затылок! — И перевёл глаза на Хельмута. — Эй, а ты что сидишь, болван? Становись рядом с ними. И давай без глупостей!
Кучер слез с облучка и покорно присоединился к женщинам. А четвёртый разбойник караулил, чтоб они не сбежали. Тут главарь увидел, что служанка по-прежнему прижимает к себе ребёнка.
— Я кому сказал: руки на затылок!
Паулина взвилась, точно взнузданная кобыла, и в ответ заорала на него:
— Ты ослеп, кретин? Как прикажешь поступить с дочкой? Бросить на обочину?
— Мне плевать! Руки на затылок!
— Да пошёл ты!..
Карл опять поднял палку над головой, засвистела цепь, и проклятый шарик был готов уже поразить строптивую горничную. Но внезапно Евпраксия оттолкнула её и воскликнула, обращаясь к Головорезу:
— Нет! Не сметь! Бог тебя покарает!
Тот не внял её причитаниям и нанёс удар. У Опраксы потемнело в глазах, и она осела на глинистую дорогу...
Пролежав без движения неизвестно сколько, постепенно пришла в себя, начала слышать, приоткрыла глаза.
— Ваша светлость, ваша светлость, очнитесь! — говорил Хельмут, теребя её за плечо. Он стоял на коленях, мокрый, перепуганный, с крючковатым носом, чуть ли не касающимся верхней губы, волосы стояли торчком.
