Няня повесила сетчатую сумку на угол кровати.
— Тут и записка тебе есть.
— Ох и милые же вы, дети! — сказала Зубарджат, вытирая слезы умиления. — По-умному сделали. Почитай-ка, что они тебе написали?
Сания не могла прочесть вслух письмо; она и сама разволновалась.
— Возьми-ка, Фания.
— «Уважаемая Сания-апа, — начала читать Фания. — Посылаем вам пламенный привет наших сердец. Желаем, чтобы вы были живы и здоровы. И поздравляем вас с только что явившейся на свет малюсенькой дочкой. Вы будьте за нас спокойны, дорогая Сания-апа, мы, ученики девятых и десятых классов, всегда с вами…»
На этом месте пришлось прервать чтение — на пустующую четвертую кровать привели новую пациентку. Это была женщина с мертвенно-исхудалым лицом. На ней был халат когда-то зеленого цвета, но после многократных стирок совсем побелевший. Такого же безжизненного цвета было лицо женщины.
Это не было похоже на обычную, спокойную слабость освободившейся от ребенка роженицы. В голубых глазах женщины светилось глубокое горе.
У всех в палате, естественно, зародилось желание узнать, в чем горе этой женщины. Но никто не осмеливался задать ей такой вопрос. Жалость мешала задать его. Казалось, что женщина не в силах даже вымолвить слово.
Наконец молчание нарушила Зубарджат.
— Очень уж, видно, положение твое тяжелое, бедняжка? — осторожно сказала она.
К удивлению всех, голос у новоприбывшей оказался довольно твердым.
— Я не понимаю по-вашему, — заговорила она на русском языке. — Вероятно, вы хотите узнать, кто я такая…
И, не ожидая нового вопроса, начала рассказывать свою историю:
— Детей мы раньше проводили… Эшелон с детьми разбомбил, проклятый. Двое моих детей там погибли… Уж думала — как бы сохранить этого… И эта надежда оборвалась. До срока родился. Родился мертвенький. Столько раз пришлось быть под бомбежками! Я ведь из-за них, из-за детей, не ушла партизанить с мужем… Теперь совсем одинокой осталась… Ужасно одинокой!..
Женщины молчали, подавленные этим рассказом.
— А вы старайтесь не думать так, — горячо сказала Сания наконец. — Среди нас вы не будете одинокой, как вас… простите, не знаю вашего имени-отчества.
— Ольга Дмитриевна.
— Да, Ольга Дмитриевна, среди нас вы не будете одинокой. Мы с вами.
В запавших глазах женщины сверкнули слезинки…
— Спасибо вам! Спасибо, дорогие мои женщины!
…Сколько раз в тяжкие минуты вот так утешали друг друга матери, сестры и жены, повторяя: «Нет, вы не одиноки… Нет, мы не одиноки…» И тем не менее страх за близких, боязнь, что дети с рождения останутся сиротами, как тяжелый и холодный свинец, постоянно давили сердце.
