Пошептались мы, идем в завком. Вызвали туда цеховых делегатов, позвонили в милицию, вышли через контору на улицу и давай проверять:
— Чем торгуем, тетенька?
— Что за квас, дяденька?
Квасники оторопели и ну голосить:
— Да что ж это делается, православные?
— Мы и есть православные, — говорим. — Показывай!..
Обыскали всех; у кого нашли самогон, тех в сторону. Переписали их и давай в канаве о камни бутылки с самогоном бить. Из поселка бородачи, богомолы сбежались и ну кричать на нас, смеяться. Бабы защищают нас, на бородачей кидаются:
— Ага, не нравится? В баб обернуть бы вас да пьяницам в жены отдать, тогда узнали бы...
Не бабы, а красота! Будь они поразвитей, с ними горы можно перевернуть.
Закидали мы разбитые бутылки грязью и разбираем самогонщиков. Мне и Сердюку достался старый, в поддевке, при часах. До войны на сверлильном станке работал, потом лавчонку держал, в революцию за хлебом ездил и «спасением людей» от голода занимался, спекулировал то есть.
— Ну, — говорю, — отставная пролетария, веди к себе.
Побелел он.
— Это с какой радости? — кричит. — Тут ограбили и в дом закатываетесь? Кто вы такие?
— Там узнаешь, — говорим, — веди...
— Нет, вы тут объявитесь, при народе! — кричит. — Какие такие ваши мандаты?
Сердюк кулак ему показывает:
— Вот, видал?
— Ага, опять этот мандат? Обман, значит, про закон насчет свободной торговли?
Ведет нас, руками размахивает, ругается. Свернул за угол, а баба из толпы говорит нам:
— Ой, товарищи, да он, злыдень, не туда ведет вас... Он теперь в зятьином доме паучит, у себя ночует только.
Взяли мы эту бабу в свидетели и вкатываемся к самогонщику во двор. Из дома старуха с молодайкой выглянули — и в плач. Самогонщик на них.
— Дуры, — шипит, — принимай гостей... Ставь самоварчик и закусочку...
Молодайка — в дом, старуха в дугу перед нами сгибается.
— А я думала, не дай, господи... Милости просим... милости просим...
У Сердюка от злости скулы заходили. Дернул он меня за рукав, глазом дает знак — примечай, мол, как в паутину запутывают нашего брата, — и кричит старухе:
— Брось! Зови сюда молодую! Нас не подкупишь, мы не из тех...
Заперли мы калитку и начали искать. Самогону набрали полную корзину — в четвертях, в бутылках. Составили новую бумажку, сделали подписи, старика толкаем вперед, корзину за ручки берем и за ворота. А там уже гудит толпа. Вспрыгнул Сердюк на скамейку и ну объяснять. Он — слово, а ему — два. И бабы иные ввязываются. Обозлился Сердюк.
