Доменная печь | страница 18
И пошли мы за ним коридорами, комнатами, комнатушками. Очутились у стеклянной двери, глянули — за нею голов, что арбузов на бахче, — все ждут. Товарищ Федоров поймал секретаря в крахмалке, в пиджачке, с шелковым платочком в карманчике сбоку. Мы с Крохмалем этого секретаря прозвали потом Гаврилкой.
— Вот, — говорит ему товарищ Федоров, — познакомьтесь с представителями такого-то завода. Дело их через вас коллегии передано. Им к председателю коллегии...
Гаврилка куда-то спешил, бегал по сторонам глазами, жал нам руки и шипел:
— Хорошо, хорошо, слышу, слышу... Приятно, да, да, это очень приятно, сделаю обязательно, да, да...
Он и говорил, и свои пенснишки поправлял, и через наши плечи кому-то кивал, кому-то улыбался, — не человек, а вьюн. У меня глаз набитый, и я сразу решил, что этому Гаврилке дела до нашего завода меньше, чем молодчику в галифе. А что будешь делать? Достал нам товарищ Федоров стулья и шепчет:
— Садитесь да этого паренька почаще теребите и... прямо к председателю. Да не ударьте лицом в грязь...
Начали мы ждать. Часы были напротив. Видно, что идут, а звука не слышно. Оглядели мы соседей и давай перемигиваться: тут, мол, люди не то, что мы. Нутра, конечно, не видно, — только одежда да рождество, но рождество у иного прямо во-о, глобусом: пиджаки и прочее чистые, в норме. И каждый норовит этого Гаврилку перехватить и пошептать ему на ухо. А Гаврилка, вроде солнышка, всходит и заходит: выпустит одного, впустит другого, пробежит с бумагами — и нет его. Час просидели мы, два просидели, три...
Улучил я минуту и тоже подлетаю к Гаврилке.
— Вы, — говорю, — товарищ, забыли о нас...
Глянул он на меня и вскидывает плечи.
— Я, — говорит, — впервые вижу вас. Вы кто? Да ведь вы даже не записаны у меня.
Я ему о товарище Федорове говорю, о заводе, а он свое.
— Ничего, — говорит, — подобного. Раньше надо ваши бумаги найти... Идемте...
Повел нас в комнату рядом. Там барьерчик, за барьерчиком столы, машинки и бумаги этой, бумаги — в глазах темно. Подозвал Гаврилка товарища Соловейчик и вроде передает нас ей с рук на руки.
— Потолкуйте, — говорит, — с ними и приготовьте дело...
Соловейчик в косоворотке, стриженая, с пят до лба под коммунистку, а женщина или девушка, не поймешь. Положила она на барьерчик локотки и спрашивает:
— Что вам угодно?
Глянули мы: чего нам, скажи на милость, угодно от нее?
Ведь ничего она в нашем деле не смыслит... а говорить надо. Она слушает, подстрижки поправляет и дакает, вроде смыслит что. Выслушала и: